Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Эту интерпретацию событий опровергают зафиксированные показания Спиридоновой (326) от 10 июля: «ЦК партии выделил для приведения в исполнение решения ЦК “тройку”, фактически же из этой тройки этим делом ведала я одна. Блюмкин действовал по поручению моему. Во всей инсценировке приёма у Мирбаха я принимала участие, совместно обсуждая весь план покушения с т. т. террористами и принимая решения, обязательные для всех». Всё это вполне могло быть самооговором, чтобы отвести репрессии от эсеровского ЦК. В тех же показаниях Спиридонова категорически отрицала наличие у эсеров плана свержения большевистского правительства.

Блюмкин был полностью под контролем руководства ВЧК (Дзержинский, Лацис[137]

, Уншлихт[138]

, Карахан (65) – все большевики: поляк, латыш, еврей, армянин). Его полностью освободили от всей прочей работы, поручив заниматься делом мнимого племянника германского посланника – однофамильца, пленного австрийского офицера Роберта Мирбаха. Никаких свидетельств о его шпионской деятельности найти не удалось, зато сформировался повод для посещения посольства. Этот повод целиком организован ВЧК, и никакого отношения к левым эсерам не имеет. Для скрытия связи Блюмкина с большевистским руководством задним числом было оформлено решение о расформировании его отдела и оставлении Блюмкина пока без определенных обязанностей. Среди документов, опубликованных в «Красной книге ВЧК», протокол об этом опубликован не был. Само оставление в штате ВЧК после решения о роспуске отдела по имеющимся жалобам сотрудников (за несколько дней до убийства Мирбаха), выглядит более чем странным. При этом в его работе ничего не изменилось – он получает документы по делу Роберта Мирбаха, с которыми и отправляется в посольство.

Более того, информаторы, работавшие на германское посольство, сначала через сотрудников посольства, а потом и лично, за два дня до события подтвердили Дзержинскому, что на Мирбаха готовится покушение. Никаких действий в связи с этим Дзержинский не предпринял. Зато ещё до того, как были установлены исполнители теракта, он сказал Лацису, что подозревает Блюмкина (данные из показаний Лациса). Отключение телефонов посольства сразу после теракта уж точно не могли произвести ни Блюмкин, ни эсеры. Зато аресты начались практически сразу после поступления информации, что теракт состоялся – когда ещё никто не знал имен исполнителей.

Об участии Ленина в затеянной большевистской ЧК провокации свидетельствуют воспоминания сотрудника берлинского полпредства Соломона[139]. Он передает рассказ Красина (61), к которому тот возвращался несколько раз. Красина глубоко поразил цинизм Ленина, который предвкушал расправу над своими противниками. Слова в пересказе были таковы: «Я хорошо знаю Ленина, но такого глубокого и жестокого цинизма я в нём не подозревал… Рассказывая мне об этом предполагаемом выходе из положения, он с улыбочкой, заметьте, с улыбочкой, прибавил: “словом, мы произведем среди товарищей эсеров внутренний заем… и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем…”»

Мятеж левых эсеров был с большой тщательностью описан Троцким в его выступлении на Съезде уже через день. И он характеризовал действия сил мятежников как нерешительные, состояние духа мятежников как очень низкое, а сам мятеж назвал «жалкой пародией». Из чего прямо следует, что действия левых эсеров были спровоцированы – они выступили совершенно не готовыми к сопротивлению, которое им будет оказано. Вероятно, этой провокацией было убийство Мирбаха, состоявшееся совсем не в тот момент, когда по плану провокаторов необходимо было имитировать вооруженное выступление эсеров. Если не признавать провокации, то придется говорить о грубой ошибке и невероятной наивности, чего трудно ожидать от прошедших тюрьмы и каторги террористов, которые в деле революционной борьбы совсем не уступали большевикам. О том, что действия отряда Попова были ответными, следует из того, что аресты левых эсеров начались уже в тот момент, когда Дзержинский ехал к Попову для ареста Блюмкина. Отряд Попова в это время бездействовал.