Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Далее Свердлов говорит нечто совсем ужасное: «мы можем указать отнюдь не на ослабление террора по отношению ко всем врагам Советской власти, отнюдь не на ослабление, но, наоборот, к самому резкому усилению массового террора против врагов Советской власти. И мы были глубоко уверены в том, что самые широкие круги трудовой России, самые широкие круги рабочих и крестьян отнесутся с полным одобрением к таким мероприятиям, как отрубание головы, как расстрел контрреволюционных генералов и других контрреволюционеров».

Спиридонова подхватила вопрос о смертной казни, угрожающе напомнив: «Мы, товарищи, являемся представителями той партии, в программе и тактике которой имеется террор, система политического, а в настоящее время и экономического убийства по отношению к самым крупным представителям насилия и произвола над народом». Она не стесняется того, что эсеры вместе с большевиками выносят смертные приговоры. Она против заимствования большевиками средств из арсенала буржуазии – то есть судебной практики вынесения смертных приговоров. Одно дело – террор в ситуации борьбы, другое – рутина судебных заседаний, которые превращают смертные приговоры в обыденность. В этом Спиридонову можно было понять. И сами большевики публично объявляли смертную казнь исключительной мерой, но на практике применяли её самым широким образом – именно так, как рекомендовала Спиридонова: внесудебными расправами.

Следом выступил Ленин

– с безобразно длинной и бессвязной речью, в которой трудно отыскать какую-то оформленную мысль. Это каша из голословных утверждений, пафосных заявлений и унижений оппонентов. Между перемежающимися без всякого порядка темами он объявил эсерам: это уже не ссора, а окончательный разрыв. Всё, что говорил Ленин, не имело никакого отношения к обсуждению доклада ВЦИК или делам СНК. Это был просто риторический поток, исторгаемый без всякой подготовки, без порядка и внятных выводов. «До октября; когда основалась новая Советская власть, до 26 октября 1917 года, когда… (шум, крики, аплодисменты) наша партия, большевики представители Ц.И.К. предложили партии лев. с.-р. войти в правительство, – она отказалась. Я поясню вам, что те люди, которые колебались, которые сами не знают, чего хотят, отказываются идти с нами, слушают других, которые рассказывают сказки». Что касается смертной казни, то здесь Ленин безапелляционен: «Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов». Раз переживаемый период тяжелый – значит, расстреливать.

Ещё не чувствуя, что расстрелы вождь большевиков предусматривает и для левых эсеров, в полемическом задоре Камков (329) сравнил постоянные ссылки на меньшевиков и правых эсеров с пуганием детей жучком на палочке. Бедняцкий съезд в Костроме и Уфе он назвал съездом деревенских лодырей, а насаждение комбедов – контрреволюцией. И обвинил большевиков в том, что продотряды направляются в деревню грабить крестьян – «из всех средств борьбы с голодом это самое нецелесообразное».

Зиновьев: «Позвольте нам, голодной Петроградской коммуне, знать больше, чем Камкову. Мы десятки вагонов получили прямо из рук наших рабочих, реквизиционных отрядов (Аплодисменты)». Грабеж оправдан, коль скоро в продотряды большевики направляют самых сознательных рабочих. Продолжая ленинское хамство, Зиновьев назвал левых эсеров «проходной конторой»: «Они идут то справа, то слева, это определенный классовый мещанский элемент. То было несколько месяцев тому назад, когда левые с.-р. переходили на сторону революции. Сейчас ваша проходная контора растет в другом направлении. Они очень эластичны, как и вся буржуазия, они чем угодно назовут себя, только бы сделать дело, которое им нужно. И я говорю нашему классу, громадному большинству беднейшего класса: нам не опасна эта промежуточная партия, эта проходная контора».

Эсер-максималист Светлов

[133], выступая от своей фракции, попытался опровергнуть все доводы о достижениях Советской власти, назвав сложившийся строй ублюдочным. В нём и спекуляция процветает, и рабочий контроль на производстве – просто нелепость, и «за эти три месяца ничего абсолютно не сделано ни в одной области хозяйственной жизни». Все словесные изощрения Ленина – это повторение одного и того же, никак не соотносящегося с текущим состоянием дел.

Классик анархо-коммунизма Карелин[134] (не эсер) попытался выступить против смертной казни, пустившись в длинные экскурсы в историю. Всё, что он успел сказать по существу – о том, что право на жизнь является единственным достоянием бедняка, и несправедливо убивать его, потому что он – жертва социальной среды. Укор одновременно большевикам и эсерам не был услышан.