Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Ничего. Я, товарищи, сижу у эсеров, и я вижу, что вы (обращаясь влево) толкаете Россию в пропасть. И я вижу, товарищи (обращаясь вправо), что вы боитесь или не хотите что-нибудь сделать. Вы сидите здесь в мундирах, в крестьянской одежде и разной, а, может быть, вы являетесь хорошими буржуями; я не знаю, кто вы, но сижу между вами всеми и вижу, что вы здесь собрались подраться, поругаться, свои марксистские взгляды провести. Вы люди грамотные, а ни один из вас, когда вы хотите спасение России… Крестьянам же, которые монопольно дают с 1914 года, – у них монополизировали детей, мужей и сыновей, монополизировали сейчас хлеб, монополию производят на зерно нового и будущего времени урожая, им уже сказано, чтоб принудительно произвести монополию. (…) Я говорю, что мерзость идет оттуда и отсюда. (Указывает направо и налево.) Я прошу бросить марксисту, потому Германия, которая создала марксисту, она для себя её не принимает. Я прошу бросить Гучковых и взяться за работу созидательную… (Аплодисменты.) Я по сознательности марксисту хорошо понимаю, но марксисту ещё рано применять. Нужно до того момента дойти, чтобы не было разногласий. Если желаете спасти Россию, нужно в одну душу работать. Если желаете предать Германии, желаете её разрушить, чтобы ею воспользовался кто хотел, – благодарю вас за такие услуги, и дай Бог, чтобы больше от вас таких услуг не видать. (…) Мы не должны исходить из того, что в деревне куча денег. Мы должны стремиться к тому, чтобы планомерно вмешаться в экономическую жизнь, достигать того, чтобы эти деньги шли из деревни, чтобы крестьяне покупали то, что им нужно, а если крестьяне держатся за деньги, то потому, что они предвидят ту опасность, которая им угрожает. Сейчас крестьяне остались без лошадей, без орудий. Эти деньги они сохраняют у себя для того, чтобы когда можно будет купить, то чтобы купить».

Разумеется, это ироничное и нарочито простонародное выступление никто всерьез не принял. Но всерьез надо было бы принять сказанное вскоре министром Скобелевым

(100), который прибыл на Съезд, чтобы отчитаться о том, как быстро Временное правительство реагирует на резолюции советских депутатов. Оказалось, что уже создан Экономический совет и действует Главный экономический комитет, создаются комитеты на местах, а в Москве такие комитеты уже работают – вплоть до районных ячеек. И госмонополия на промышленную продукцию уже объявлена. Нормирование прибыли и зарплаты уже реализуется. Оказалось, что налоговая реформа уже разворачивается, и все решения по усугублению прогрессивного подоходного налога и налога на военную сверхприбыль приняты. Осталось только наладить работу по выявлению налогооблагаемой базы (что, на самом деле – самое главное). При этом косвенные налоги придется не сокращать (как предполагал Съезд), а расширять. И даже «Заем свободы» активно действует, собрав в бюджет 1,7 миллиарда рублей. Причем, недельные поступления продолжают увеличиваться. Одно лишь печалило министра – эти поступления приходят в основном от имущих слоев, которых проклинают Советы, а больше всего – большевики. Что касается малоимущих слоев, то их активность ниже, чем в случае размещения царских займов. И не потому, что малоимущие обнищали. По этому поводу Скобелев привел убедительные цифры, показывающие, что народные массы вовсе не испытывают чувства солидарности с Временным правительством и не поддерживают революционную демократию так, как раньше поддерживали царский режим.

Главное, на что должны были бы обратить внимание делегаты Съезда – это простые цифры бюджетного баланса. Если расходная часть бюджета составляла 27 млрд рублей, то доходная при самых оптимистических прогнозах (вместе с «Займом свободы») достигала лишь 17 миллиардов. Дефицит бюджета в 10 млрд покрыть можно только печатанием денег. Чем и занималось Временное правительство, а потом – правительство большевиков. Скобелев прямо признался: «Временному Правительству до сих пор на долю финансовоэкономических мероприятий приходилось уделять очень мало времени… (…) Вопросы установления революционного порядка в стране занимали главную часть времени и наших сил». К сожалению, эти слова (как и последующее обсуждение «рабочего вопроса» – о профсоюзах и соцстраховании) велись при полупустом зале. Резолюции принимались практически без обсуждений, но они уже мало кого интересовали – Съезд выдохся и фактически самораспустился.