Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

Стараясь успокоиться, Ичан снял тунчу с огня, заварил геок-чай, достал сочак — платок с чуреком, сахар, пиалы, сделал кайтармак, что значит «туда-обратно»: налил чай в пиалу и снова вылил его в тунчу, чтобы лучше заварился. Затем налил гостю и себе, стал неторопливо пить горячий душистый напиток, одинаково необходимый и в жаркой пустыне, и в прохладных горах. Одно только занятие Ичан делал неторопливо — пил чай. Во всем остальном был и правда как огонь.

— Хейдар-ага, — немного успокоившись, сказал он, — как живёт чопан, ты хорошо знаешь. Таяк[36] поставлю, голову на рогульку, глаза закрыл, задремал. Голова на грудь упала — проснулся, уже выспался. Кеч, кеч, кеч! — дальше пошёл! Там зем-зем[37] козу высосет: хвостом за ноги и не пускает, там гюрза или кобра овечку в губу укусит — накалывай её иглой, выпускай кровь. Орлы — кара коджир — налетят, всё равно как их шайтан из-под облаков на отару кинет. Совсем вай-вай кричи, таяком не отмахаешься… Трудно чопану, а только, Хейдар-ага, не хочу я никакой другой жизни. Моя жизнь здесь. На фронт не взяли, военком сказал: «Давай, Ичан Гюньдогды, оставайся дома, после Воркуты лёгкие у тебя немножко не в порядке, можешь только на родине в Туркмении жить. Как в другое место поедёшь, немножко умрёшь… Ты, говорит, Ичан Гюньдогды, хорошо умеешь пасти овец, вот ты их и паси: фронту и снаряды и овечки нужны…» Я их пасу, Хейдар-ага. Хорошо пасу. Солдат хорошо поест, хорошо будет воевать…

— Якши, Ичан, якши, — всё так же усмехаясь, сказал Хейдар. — Я ведь не хочу тебя против Советской власти направлять. Но и своим людям ты тоже должен помочь.

— Каким своим людям, о чём ты говоришь, Хейдар-ага?

— Ты хочешь вырастить для фронта побольше овечек? Это хорошо, — сказал Хейдар. — Только русский фронт далеко, а наш совсем близко. Твоему и моему племени скоро будут нужны не только овечки. Всякая птица, Ичан, в своей стае хороша.

Ичан хотел сказать Хейдару, что фронт русских — это и его фронт, потому что на западе сейчас сражаются сотни тысяч туркменов, курдов, узбеков, таджиков, азербайджанцев — всех народов Советской страны — против немцев, но потом сдержался, решив послушать, что Хейдар скажет дальше. Опустив глаза, он так энергично расшевелил костер керковой[38]

палкой, что вверх столбом поднялись золотистые искры.

— Смотри, Ичан, сколько искр полетело в небо, — сказал Хейдар. — Каждая искра — десять тысяч воинов, и эти воины скоро будут здесь. А ты? Что ты будешь делать, когда они придут? Для русского фронта овечек пасти?

Ичан и на это ничего не ответил, хотя сдерживаться ему было уже невмоготу.

— Если ты богат, все племя тебе — братья. Если ты беден, то и друг твой — враг тебе. Так говорят курды, — сказал Хейдар. — Работа у тебя хорошая, живешь ты в горах, дышишь свежим воздухом, спишь на кошме, кушаешь сюзьму[39], по праздникам плов и шурпу готовишь. Только не видишь ты, не знаешь, что делается на свете…

— Откуда я могу знать, Хейдар-ага, — обиженно сказал Ичан. — Только и вижу овечек да горы, Рамазана да Акбелек с Ёлбарсом. Иногда Рамазан газеты привезёт, почитаю, геок-папак приедут, политбеседу проведут, узнаю, где что делается, а так откуда мне что знать? — Ичана задело, что Хейдар считает его полудиким зимогором.

— Газеты тоже надо уметь читать, — сказал Хейдар. — Написано «Минское направление», читай — нет Минска. Мы с тобой, Ичан, сидим у костра, чай пьём, а люди говорят: «Гитлер уже в Москве». Черчилль выступал по радио, объявил: «Будем мириться с Гитлером, пускай Советский Союз один с ним воюет…» Встретился я тут с одним человеком, пришел он оттуда, — Хейдар кивнул в сторону границы, — смотри, какую газету он мне дал…

Старик достал откуда-то из-за отворота халата газету на фарси, показал Ичану заголовок «Иране Бастан», чёрную свастику, скрючившую паучьи лапы рядом с заголовком.

— Видишь, германский чёрный крест с лапами нарисован? В этой газете написано, что скоро друзья Германии, люди Мелек Манура[40]

, будут здесь.

Ичан решительным жестом отстранил от себя газету.

— Ай, Хейдар-ага, зачем ты показываешь мне этого каракурта? — с неприязнью воскликнул он. — Сам знаешь, я — чопан, политикой не занимаюсь. Барашка глупый и тот понимает: сунься в политику — голова отлетит.

— Хочешь не хочешь, заниматься придётся, — вздохнув, сказал Хейдар. — Мелек Манур, самый большой главарь у них, заставит…

— Какой такой Мелек Манур? Не знаю никакого Мелек Манура!..

— Узнаешь… Мелек Манур — курбаши фашистов, первый друг Гитлера, родной брат ханов Кашкаи, главных ханов южных племён. Человек, о котором я тебе говорил, тот самый, что мне газету давал, всё объяснил: скоро Мелек Манур сюда пять тысяч воинов приведёт, ударит с юга по России… Увидит тебя и спросит: «А ну, скажи Ичан Гюньдогды, как ты помогал нам капыров[41] свалить? Никак не помогал? Советской власти для фронта овечек растил? Надо тебя за это немножко на арчу повесить. Не хочешь на арчу, тогда привяжем тебя за ноги к хвосту коня, верблюжью колючку под хвост — пускай бежит…»