Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

Она говорит: «Слышишь, гейч на кибитке кричит? Так приказал этот человек. Каждый, кто знает, услышит гейча — к нему пойдёт. Ты тоже к нему иди, он знает…» Пошёл я. Долго шёл. У Дождь-ямы выходит ко мне Аббас-Кули… «Ай, — говорит, — салям алей-кум, Хейдар, яш-улы. Давно я тебя не видел. Ты, наверное, думал, больше не встретимся? А я тебя ждал…» — Хейдар помолчал. — Знаешь, Ичан, — сказал он, — я сразу даже не нашёл, что ответить. Спрашиваю: «Откуда ты знал, что я приду?» Он отвечает: «Я всё знаю. Знаю, зачем ходишь. Знаю, что хочешь обратно через гулили махнуть». Тогда я сказал: «Правильно, Аббас-Кули. Ты мне помог в лагеря попасть, помоги домой вернуться». Он говорит: «Обязательно помогу. Как только сделаешь мне одно дело, сразу тебя обратно в Иран отправлю. Не сделаешь, сам без меня через гулили пойдёшь, передам амние[47], что ты джаншуз-шуравй — советский шпион. К геок-напак пойдёшь, Патьме и твоим щенкам головы отрежем, в мешок положим, через гулили бросим, тебя самого посреди Каракумов найдём… Твоя дочь Дурсун с двумя твоими внуками, — говорит, — у меня живут».

Хейдар тяжело вздохнул, развёл руками.

— Что мне делать, джан Ичан? Своими дорогими детками я, как верёвками, по рукам и ногам связан.

Ичан, слушая Хейдара, то вскакивал со своего места, то снова садился. Он и жалел старика и негодовал. Но что можно сделать, когда враги взяли Хейдара в стальной капкан? Не выдержав, возмущенно спросил:

— Откуда взялся в песках этот Аббас-Кули? Его же раньше нас взяли и в лагерь послали.

— Ай, я у него тоже спрашивал, — отозвался Хейдар. — Бомбёжка, говорит, была, когда заключённых перевозили. Поезд с заключёнными Гитлер разбомбил, спаси его аллах. Говорит, бежал с дороги Аббас-Кули, а потом банду набрал. Нас, говорит, в песках много. Меня, говорит, выдашь, другие отомстят… Одному тебе, Ичан, я это сказал…

Ичан задумался. Молчал и Хейдар, уставившись широко открытыми глазами в костер.

— Это и есть то дело, какое тебе Аббас-Кули поручил: всех недовольных в пески отправлять, среди чабанов пособников искать? — спросил Ичан.

— Нет, дорогой. Пособники само собой, а дело другое.

— Ты бы мне сказал, яш-улы, какое у тебя дело. Теперь думать буду, голова будет болеть.

— Ай, Ичан, зачем тебе? Сейчас я один мучаюсь, а то вместе будем. Курды говорят: не раскрывай своей тайны другу, а имени друга врагу. И без того Аббас-Кули будет к тебе ключи подбирать.

— Почему так думаешь? — с тревогой спросил Ичан.

— У него на учете каждый, кто в лагерях побывал. Здесь он где-то ходит.

— Ты бы всё-таки сказал мне, яш-улы, какое там у тебя дело?

— Ай, Ичан, что тебе до этого? Мне всё равно пропадать: сделаю, геок-папак на дне моря найдут, голову снимут. Не сделаю — люди Аббаса-Кули и меня, и Патьму, и деток моих всех зарежут. У Аббаса-Кули бичак длинный…

Словно по команде раздался свирепый лай собак. Ичан вскочил и бросился на шум в темноту ночи. До слуха его донёсся быстрый удаляющийся топот. Кто-то уходил на лошадях. Воры! Украли овец! Только последний человек может решиться на такое…

— Акбелек! Ёлбарс! Бярикель[48]! Назад! Бярикель!

Если неизвестные убьют собак, как он будет пасти отару?

Бегом вернувшись к стану, Ичан достал керосиновый фонарь «летучая мышь», который зажигал только в исключительных случаях. Сейчас был как раз такой случай. Сунув лучину в костёр, зажег фонарь, теперь уже вместе с Хейдаром вернулся к тому месту, от которого бросились в погоню собаки. На сухой земле трудно было рассмотреть следы, но первое, что установил Ичан, здесь были пять или шесть человек на лошадях. Пробежав некоторое расстояние по следу верховых, он увидел на мягкой осыпи след ишака, того самого, на котором уехал искать родники его подпасок-чолок Рамазан.

Вернулись собаки, рычащие от негодования, со вздыбленной шерстью на загривках. Невнятное восклицание донеслось до слуха Ичана: Хейдар, так же внимательно рассматривавший землю, указал на след чарыка с косым шрамом на пятке.

— Он… Со своими бандитами…

— Кто он?

— Аббас-Кули…

— Мой чолок Рамазан тоже был здесь на ишаке, — заметил Ичан. — Не могу понять, куда девался.

Оба ещё раз внимательно осмотрели следы. Ишак Рамазана уходил от стана неторопливо, погони здесь не было. О безопасности Рамазана можно было не беспокоиться. Но всё-таки, куда он исчез? Видели или не видели его бандиты?

— Сагбол тебе, Ичан. Ты хороший человек, — Хейдар невесело покачал головой. — Прятать меня нельзя: Аббас-Кули не дурак. Он так и сказал: «Узнаю, что прячешься от меня, твоим детям не жить!»

Ичан только сейчас осознал весь ужас положения Хейдара, которому, как ни рассуждай, всё петля.

— Яш-улы! — с отчаянием воскликнул он. — Я очень хочу тебе помочь, но покарай меня аллах, если я знаю, как это сделать!

— Ай, Ичан, я тоже не знаю, как это сделать, — отозвался Хейдар. — Наверное, сделает мне Аббас-Кули кутарды[49]. Живу, как верблюд, которому сказали: «У тебя шея кривая». Он ответил: «Где у меня прямое место, чтобы шее быть прямой?»