Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Товарищ полковник, разреши обратиться! — сказал он, словно петарду взорвал.

— Давай, милый, обращайся, обращайся, — расстроенным голосом отозвался полковник.

— Зачем волнуешься, товарищ полковник? Гиргидава — шофёр первый класс, в рессоры вторые коренные листы поставил.

— Предусмотрел, значит?.. То-то трясёт у тебя, как на телеге.

«Хорошо, если Ольга Кайманова и врач Байрамов не вникают в этот разговор: услыхали бы — обиделись».

Полковник с безнадежным видом расслабленно махнул рукой:

— Плакали твои коренные. Готовь верёвку, сейчас под кузов полезешь, к заднему мосту оглоблю привязывать.

— Зачем оглоблю, товарищ полковник? Разреши ещё раз обратиться? — всё так же энергично сказал Гиргидава.

— Давай, милый, обращайся, обращайся, — тем же расстроенным тоном сказал Артамонов.

— Скажи, дорогой, машина поломается, ви будете ремонтировать или я?

— Ты будешь ремонтировать, ты, милый, а мы, три начальника и боевая подруга замкоменданта, до комендатуры пешком пойдём.

Гиргидава отпустил несколько энергичных выражений на своём родном языке. Видимо, ту же мысль выразил по-русски:

— Клянусь отцом, товарищ полковник, Гиргидава всех хорошо довезёт!

— Берёшь на свою ответственность?

— Канечно, беру! За машину шофёр отвечает! Первый класс!

— А если первый класс, почему ползешь, как черепаха? Давай, жми на железку, не мотай душу…

Получив разрешение «жать на железку», Гиргидава помчался вперед так, что полковник тут же тронул его за рукав:

— Куда гонишь? Не кирпичи везёшь!..

Ястребилов вдруг обеспокоился: ну как лопнут эти проклятые рессоры, настроение будет испорчено, вся подготовка к приёму начальства пойдёт насмарку.

Но рессоры с двойными коренными листами пока выдерживали, и полковник, кажется, понемногу успокоился.

Дорога петляла между сопками, навстречу попадались машины с грузом, двухколёсные и четырёхколёсные повозки, всадники, торжественно восседавшие на ишаках, целые вереницы смуглолицых велосипедистов в черных папахах, в туркменских халатах, в круглых войлочных шапках. Проносились мимо пасущиеся на воле верблюды. С изогнутыми шеями и вислыми горбами, они, презрительно оттопырив нижнюю губу, полуприкрыв глаза, гоняли жвачку и словно по команде поворачивали головы вслед машине. Кое-где попадались у дороги серые, похожие на волнующийся живой ковер, грязные и пропыленные отары овец. На выжженных солнцем склонах, казалось, ни травинки, ни кустика. Но верблюды и овцы что-то там находили. Не зря же их пасли здесь степенные чабаны в высоких тельпеках-папахах и помогавшие им загорелые как головёшки, поджарые и проворные чолоки-подпаски.

Разговор сам собой пошёл о самом главном — что на фронте, и Авенир Аркадьевич даже вставил удачную фразу: «Помните, товарищ полковник, что сказал Черчилль двадцать второго июня? Он сказал, что англичане никогда не пойдут на сговор с германским фашизмом. Такая позиция Англии для нас имеет решающее значение».

Полковник коротко хмыкнул, ничего не ответил, да и сказать было нечего: последние сводки Совинформбюро всем были хорошо известны.

«Позиция Англии» нисколько не уменьшала тревогу, таившуюся в душе: сообщение, что на Смоленском направлении идут тяжелые бои, что открылось Островское направление, о появившемся Петрозаводском направлении — всё это говорило о том, что наши части отступают по всем фронтам от Чёрного до Белого моря.

Меняя тему разговора, полковник сказал:

— Вижу, скучаешь по России. Ничего, привыкнешь, и у нас покажется не хуже. Ещё так понравится, не захочешь и уезжать: золотые края!..

Ястребилов дипломатично промолчал: какие тут, к черту, «золотые края»! Пыль набивается в глаза, в уши, в нос, в волосы, хрустит на зубах, лезет за воротник, в рукава. Стоит машине сбавить скорость, наваливается жара, машину догоняет целое облако, и тогда дышать становится совершенно нечем.

Ручейки пота сбегали из-под фуражек и у полковника и даже у Байрамова, но оба они, да и Ольга Ивановна Кайманова, видимо, чувствовали себя в этом пекле вполне сносно. А Ястребилов страдал, немыслимо потея в своем кителе. Он не понимал, как можно хвалить выжженные солнцем горы и раскинувшиеся на сотни километров безжизненные пески пустыни Каракум, если здесь всё горит от нестерпимой жары?

У Авенира Аркадьевича уже начали мелькать огненные звездочки в глазах, когда наконец впереди показался посёлок с разбросанными на обширном участке предгорья глинобитными и каменными домами, с чахлой пыльной зеленью, поблескивающими вдоль улиц арыками, характерными для Средней Азии. Кибитки поднимались террасами на склоны сопок. Ястребилов ещё издали стал всматриваться в притулившееся на окраине поселка одноэтажное длинное здание комендатуры с окружающими его постройками, похожими на бруски из высушенной на солнце глины. Никак он не мог привыкнуть к мысли, что это и есть место его работы на долгие годы, а сейчас волновался: всё ли там в порядке?

К комендатуре со стороны равнины примыкали обширные огороды, ещё один признак военного времени, — пришлось частично перейти на самообслуживание, обзавестись подсобным хозяйством.