Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

Природными богатствами окрестности его не блещут. Но Клычхан показывал этот маленький городишко так, как будто перед Каймановым была столица, хотя убожество и нищета смотрели из каждого двора. Свернув из пыльной, знойной улицы, Кайманов и его спутники попадали в такие зловонные переулки, что, казалось, дышать там было совершенно нечем.

Мимо проехала «эмка» бригадного комиссара Ермолина, остановилась в нескольких шагах. Из «эмки», распахнув заднюю дверцу, вышел Сулейманов, открыл переднюю дверцу машины, стал по стойке «смирно», пропуская старшего политрука Самохина.

— Приветствую тебя, Андрей Петрович! — с удовольствием пожимая руку замполиту, сказал Кайманов. — Сегодня у нас и раненые в строю…

— Едем помогать майору Веретенникову, — сказал Самохин. — Полковник Артамонов определил Сулейманова в агитмашину, мне предписано явиться в политотдел.

В это время по соседней улице, расположенной террасой выше, пропылила крытая агитмашина с кузовом-фургоном. В кабине — майор Веретенников. Машина остановилась неподалеку, повернув динамики в сторону главной улицы.

— Вот он, мой объект службы, — сказал Самохин. — Сегодня в городе, завтра по соседним аулам поедем.

— Вместе отправимся, — подхватил Кайманов. — Думаю, наш друг Клычхан тоже не откажется с нами поехать, — взглянув на внимательно слушающего их курда, добавил он. Тот молча приблизился и, когда Яков перевёл ему, о чём разговор, с готовностью закивал головой.

— Обязательно поедем! — сказал он. — Много людей соберём! Пусть все знают, что теперь даёт нам Советская власть!

— Власть, как была ваша, так и осталась ваша, — поправил его Кайманов. — Мы просто будем разъяснять людям, зачем пришли кызыл-аскеры.

С той стороны, где остановилась агитмашина, донёсся знакомый голос Сулейманова, во много раз усиленный динамиком. Как пояснил Яков, Сулейманов передавал текст ноты Советского правительства Иранскому правительству, обращение советского командования к народу.

Самохин, откозыряв Якову, сел в «эмку», а Кайманов подумал, что обращение к народу передавалось, а самого народа пока что, за исключением шнырявших по улицам мальчишек, не было видно. Наверняка основательно поработала фашистская пропаганда. Надо было не только разъяснить смысл прихода советских, войск, но и устранить то недоверие, которое породили гитлеровские наговоры.

«Эмка» скрылась за поворотом улицы. Кайманов с Галиевым и Клычханом направились дальше, отыскивая хотя бы одного человека, с кем можно было поговорить.

Снова потянулись пыльные окраины города, глинобитные кибитки, дувалы, тандыры в виде огромных, перевернутых вверх дном чугунов, с закопченной дыркой наверху — своеобразные приспособления для выпечки чурека — хлебных лепёшек.

На одной из самых кривых улочек, такой, что и улицей её не назовёшь, все трое ещё издали увидели вывешенный над убогой мазанкой красный флаг.

— А вот и живая, да ещё революционно настроенная душа, — товарищ старший лейтенант, — сказал Галиев. — Всё-таки приятно видеть красный флаг в чужой стране.

Они остановились перед украшенной флагом кибиткой. На пыльной улице играли черные от загара и грязи мальчишки. Один из них, в самых ветхих лохмотьях, отличался от остальных синими, как васильки, глазами. Это было так необычно для жителей Востока, что мальчик невольно обращал на себя внимание. Рядом с ним держался другой мальчишка, почище и получше одетый, видно из более зажиточной семьи.

— Эй, огланжик! Бярикель! — позвал Кайманов. — Идите сюда. — Он достал из кармана несколько карандашей и блокнот.

Мальчишки мгновенно налетели со всех сторон, причем оказалось их гораздо больше, чем было на улице. Кайманов раздал им карандаши, разделил бумагу из блокнота, потрепал по волосам мальчика с удивительными синими глазами.

— Как зовут?

— Усехон.

— Гуссейнхан, значит. Хорошее имя, Гуссейнхан. Что ж, давай будем знакомиться…

Из кибитки вышел хозяин, видимо отец синеглазого Гуссейнхана. Низко кланяясь и широко улыбаясь, он жестом пригласил гостей к себе в дом. Кайманов приветствовал его на фарси. Тот, услышав родной язык, обрадованно затараторил, воздевая руки к небу, благодаря аллаха, что он послал ему таких знатных гостей.

Яков слушал внимательно, стараясь не показать своё ироническое отношение к тому, что говорил отец синеглазого оглана.

Магазин этого торговца — кибитка, сложенная из сырца самана. Весь ассортимент товаров — три охапки сена, мешок древесного угля, вязанка дров. Хозяин, в сомнительной чистоты рубахе, вылинявших домотканых штанах, расстелил в тени кибитки убогий коврик, на нём — салфетку, поставил тунчу, четыре пиалы для гостей.

Кайманов, нисколько не задумываясь, уселся по-восточному, приглашая Галиева и Клычхана последовать его примеру.

— Тебя как зовут? — спросил хозяина Яков.

— Ашир, джан-горбан, да продлятся вечно дни твои, да будет блаженством жизнь твоих детей!

— Мы тоже от души желаем счастья тебе и твоей семье, — приветливо сказал Кайманов. И после перечня вопросов, предусмотренных этикетом, попросил: — Расскажи, как живёшь, как идёт торговля?