По ночной дороге несся армейский «УАЗ». В такое неурочное время у десантников были важные дела — служба требовала их срочного прибытия на пост. Батяня и Щекочихин спешили к посту, не подававшему никаких признаков жизни. Почуяв неладное, Лавров, не теряя времени, решил отправиться на выяснение ситуации. Фары машины вырывали из темноты то дерево, то разлапистый куст. На неровной горной дороге машину трясло и подкидывало, но Батяня, сам севший за руль, гнал «УАЗ», насколько возможно, быстро. Он чувствовал, что молчание на КПП сейчас ничего хорошего не означает. Само по себе в любом случае это уже является из ряда вон выходящей ситуацией, а уж в тех далеко не курортных условиях, в которых они находятся…
— Да я не думаю, товарищ майор, что там что-то случилось, — с виноватым видом говорил старлей, пытаясь успокоить, похоже, себя самого, — заснули, как пить дать. Ну, ничего, я им устрою веселую жизнь. Ишь, расположились себе на отдых, пользуясь отдаленностью. Ясно, решили, что после предыдущей проверки никто уже в ближайшее время сюда не наведается, — правда, слова старлея успокоения почему-то не приносили.
Батяня не отвечал, сжав зубы и выкручивая руль. Слишком много за последнее время случается накладок и совпадений. Хотя, конечно, дай бог, чтобы слова Щекочихина оказались правдой…
Старлею же было хреново. Нет, физически он был парень крепкий, хоть до Батяни ему было далеко. А вот внутри офицер чувствовал, как кошки или кто там еще скребут по душе. Всякие-разные, пока еще не совсем ясные подозрения крутились в голове, отнюдь не принося успокоения. Да еще этот чертов пост… В общем, ощущения были неприятными.
Вдали показался КПП. В окошке горел свет, что уже несколько успокаивало.
— Ну вот, я же говорил, что все нормально, — облегченно вздохнул старлей.
К нему уже вернулась его прежняя самоуверенность. Офицер со скрытой ухмылкой поглядывал на майора, думая о том, что хваленый Лавров, оказывается, любит зря потрепать нервы не только другим, но и себе. Достав сигарету, он закурил.
— Увидим… Прибыли, — лаконично констатировал Батяня, глуша мотор.
Машина остановилась. Выйдя наружу, майор сделал знак старлею, уже было открывшему рот, помолчать. Тот подчинился, хотя было видно, что к подобной предосторожности офицер отнесся скептически. Батяня внимательно прислушался, окинув взглядом все вокруг. Было тихо, только где-то вдали пела невидимая птица. Два офицера быстрым шагом приблизились к грибку. Никакого окрика часового, вообще никакого присутствия живого человека… Глаза майора почти сразу же выцепили из полутьмы то, что мгновенно лишало всяких иллюзий.
… — твою мать! — увиденное заставило на мгновение прикрыть глаза даже видавшего виды Батяню.
Чего-чего, но такого он не ожидал. Это было уж слишком. Взору прибывших офицеров открылась в высшей степени неприятная картина. Часовой с перерезанным горлом в неестественно вывернутой позе лежал на песке. На лице, перепачканном кровью, застыл смертный ужас. Автомат валялся рядом, и было похоже, что солдат даже не успел использовать оружие. В мгновение ока ситуация из тревожной переросла в катастрофическую.
— А… — произнес Щекочихин, указывая на караулку, в окне которой горел свет. Закончить фразу он не успел, поскольку Батяня, как человек, более опытный, среагировал быстрее и, доставая на ходу пистолет, круто развернувшись, бросился к КПП. Старлею осталось лишь догонять командира.
Бежать было недалеко, но встречать начальство там оказалось некому. Батяня толкнул дверь и вскочил в помещение, следом за ним — старлей. Реальность превзошла все подозрения: вид трупов внутри караулки свидетельствовал, что солдаты были зарезаны во сне. Только сержант, похоже, был настигнут у дверей: он лежал, растянувшись вдоль порога. Батяне было совершенно очевидно, что сила у нападавшего или нападавших — огромная: растерзанные тела служили тому ярким подтверждением. Щекочихин в буквальном смысле онемел, глядя на то, что творилось вокруг. С него слетела вся спесь и самоуверенность, и Лавров невольно сравнил еще недавно самоуверенного старлея с мешком картошки.
— Ну, что скажешь? — повернулся к нему Батяня. — Все без происшествий? Ты, значит, примерно так себе ситуацию представлял? Молчишь — язык проглотил?
Злой сарказм майора, правда, не был услышан и оценен стороной, к которой он обращался, поскольку у нее временно отняло дар речи. Офицера била мелкая дрожь. То, что Щекочихин видел перед собой, напоминало страшный сон. Изувеченные тела солдат не наводили его ни на какие мысли, скорее наоборот — офицер был окончательно сбит с толку.