Грация и Абсолют

– Но в Германии сегодня культивируют высокомерие к другим народам, нацисты считают заразой симпатии, которые испытываем к России мы, немцы, родившиеся в ней, – он нахмурил кустистые брови. – А что за симпатиями? Дань нашему общему германо-русскому прошлому, гордость за сделанное немцами в России.

Представляю, продолжил он, как мало вам известно о немцах в России-монархии. Они составляли костяк государства, были дипломатами, генералами, градоначальниками, судьями, чинами полиции, казачьими атаманами – службисты, преданные престолу. Его с 1762 года занимали цари-самодержцы германской династии фон Гольштейн-Готторпов и немудрено, что они находили опору в земляках и вообще в европейцах.

– Пётр Третий происходил из Голштинского Дома, – вставил Лонгин о факте, с которым был ознакомлен, правда, без должных выводов, на школьном уроке истории, и добавил, что о преобладании немцев среди царских генералов ему рассказывал старший брат. И ещё молодой человек слышал: из деревни, где он родился, возили молоть зерно на паровую мельницу богача-немца. А что до династии, то разве русские цари были не Романовы?

Густав Александрович взялся за объяснение вопросов, к которым не мог быть равнодушен.

У Петра Великого остался единственный наследник мужского пола внук Пётр. Он умер в 1730 году и с ним оборвалась мужская линия Романовых. Были у Петра Великого и две дочери: Анна и Елизавета. Анна вышла замуж за герцога Карла Фридриха фон Гольштейн-Готторпа, в старом добром германском городе Киле родила Карла Петера Ульриха и вскоре умерла от родильной горячки. Вдовец не оказался долгожителем: покинул бренный мир, когда Карлу Петеру Ульриху исполнилось одиннадцать лет. И вот он, государь Гольштейна, в 1762 году был объявлен русским царём Петром Фёдоровичем Романовым. Жена Карла Петера Ульриха, немецкая принцесса, стала Екатериной Второй.

– В историю она вошла как Екатерина Великая. Время её правления помнят как «золотой век», – произнёс Густав Александрович растроганно. – Русские признали полную ничем не ограниченную власть над собой новой династии, называя её династией Романовых.

Власть, по выражению Найзеля, должна была приносить и приносила свои плоды. Уже Пётр Фёдорович, или Пётр Третий, изменил решающим образом русское государство. В нём дворяне обязаны были служить – и лишь при этом условии они владели землёй и крепостными крестьянами. Пётр Третий освободил дворян от службы, сохранив за ними землю и крепостных. Отныне дворяне могли праздно, за счёт крестьян, жить где им по душе: в своих поместьях, в столице или за границей.

– Представляете, как это сказалось на Германии, в то время раздробленной на маленькие государства? – Найзель не без самодовольства увидел, что этим вопросом поставил Лонгина в тупик.

Молодой человек отправил в рот ложку варенья, отхлебнул чая, понимая, что хозяину не терпится самому дать ответ.

– Рабочие места! – сказал тот.

Лонгин догадался, в то время как Найзель говорил: в маленьких государствах из-за нехватки средств не могло число должностей расти так быстро, как появлялись на свет дети чиновников. Детей воспитывали в экономии и строгости, они с усердием учились, верили в свои силы, жаждали приложить их – а сделать это на родине было негде. И самые предприимчивые отправлялись в восточную страну, столь обширную, что в ней хватало должностей для иноземцев.

Они находили службу и до Петра Великого, который вовсю открыл европейцам дорогу в свою империю. Но уж после того как Пётр Третий освободил от службы русских дворян, вакансий стало более, чем летом птичьих гнёзд на берегах северных морей.

Брошенные рабочие места везде и всюду ждали честолюбивых людей, пусть на первых порах кое-как говорящих по-русски. С Запада в Российскую империю ехали и шли будущие губернаторы, прокуроры, смотрители больниц и тюрем, начальники прочих рангов, военные высших чинов и не очень, инженеры, плыли мореходы.

Густав Александрович вспоминал сказанное о немцах Пушкиным, Гоголем, Тургеневым, Толстым, другими русскими писателями. Вдоволь напившийся чая с вареньем гость восхищался его памятью, вобравшей столько подтверждений той мысли, что Россия, как писал германский учёный Арнольд Руге, представляла собой неустроенный материал, обработкой которого немцы создали её великую силу, красоту и славу.

53

Чаепития у Найзеля, когда Лонгин узнавал о германском влиянии на Россию, случались снова и снова. Молодой предприниматель немало изумился факту: немцев в империи стало так много, что без них не обходилось ни одно идейное течение, даже то, согласно которому роль их была вредоносна. Член Арзамасского кружка друг Пушкина немец Филипп Вигель написал трактат о России, захваченной германским племенем. А сколько им досталось от Герцена, у которого мать была немка Луиза Гаак.

В один из приходов Лонгина хозяин проговорил:

– Вы вовремя, мне вчера прислали книгу из Смоленска…