Грация и Абсолют

Он расчихался, у него был сильный грипп. Лонгин потому и пришёл, что знал о его болезни, о ней ему сказала сотрудница военной комендатуры Беттина, которая памятным июльским утром провела его без очереди к оберлейтенанту.

Теперь истекал ноябрь, второй день ожесточённо дул ледяной ветер. Вечером, когда Лонгин шёл к больному, ненастье разгулялось злей некуда. В комнате было натоплено, самовар недавно закипел. У хозяина имелась запасная пара домашних туфель, и он заставил гостя обуть их – «чтобы испытать, какой приятной может быть непогода, когда она снаружи». Свисающая с потолка лампочка в абажуре то и дело помигивала, принимаясь слегка жужжать, ставни сотрясались под порывами бури.

Измученный насморком Густав Александрович сидел на диване, тяжело откинувшись на его спинку, глаза слезились. Лонгин, стоя перед ним, внимательно вгляделся в него и сказал, что требуются два свежесваренных вкрутую яйца.

– Мы в деревне все так насморк лечили, – пояснил он.

– Народное средство, – кивнул немец. – Русские близки к природе, вы знаете пользу чего-нибудь удивительно простого. Но русский человек, как я слышал, не должен делиться секретами с чужими, иначе средство не поможет ему самому. Вы даже не подумали об этом.

Лонгин изобразил шутливую досаду от промашки, усмехаясь, что предстал наивным добряком перед тем, кто действительно наивен. Позвав жену дворника, он с позволения Найзеля дал ей поручение, затем больной вернулся к разговору о присланной ему книге. Гость не позволил ему встать с дивана и сам взял её со стола. Автор штабс-капитан русской армии Михаил Константинович Лемке назвал свой труд «250 дней в царской ставке (25 сент. 1915 – 2 июля 1916)». Книгу выпустило питерское Государственное издательство в 1920 году.

– Вот вам обрусевший немец, который считал своих соплеменников отпетыми врагами русского человека, – проговорил Найзель и попросил гостя прочитать места, отмеченные закладками.

Тут было о народной радости по поводу начала войны с Германией в августе 1914. К Зимнему дворцу шли толпы, забывшие, как 9 января 1905 года здесь встретили огнём мирную демонстрацию. Лемке написал: до чего же легко править таким народом! «Каким надо быть тупым и глупым, чтобы не понять народной души, и каким черствым, чтобы ограничиться поклонами с балкона… Да, Романовы-Гольштейн-Готторпы не одарены умом и сердцем» (9).

– Но они сделали то, что радует автора, – заметил Найзель, – они ввергли страну в пучину войны с Германией, которая не собиралась нападать на русских. Посмотрите, что пишет этот русофильчик германских кровей! Народ столпился на Дворцовой площади в восторге, ибо преисполнен «веры в лучшее близкое будущее», он, видите ли, надеется «на немедленные реформы», и одно лишь его беспокоит – как бы им не помешала «свора придворных немцев».

Густав Александрович возмущён:

– Но никаких реформ никто не обещал! Каким же образом немцы могли им помешать? Объявлено было о начале войны. И Лемке ликует оттого, что, как он пишет, народ «рад свести счеты с немцем». Вы только почитайте! Оказывается, народ давно ненавидит немцев, он якобы знал их всегда с самой неприглядной стороны как управляющих имениями или помещичьих приказчиков, мастеров и администраторов на фабриках. Обратите внимание на фразу, что ненависть эта таится «со времен крепостного права, когда немцы-управляющие угнетали крестьян». Не помещики угнетали, которые торговали крестьянами как скотом, проигрывали их в карты, а управляющие.

Лонгин с раскрытой книгой присел к столу и читал высказывания автора, которые комментировал Найзель:

– Нет ни слова о либеральных мерах. Лемке сводит все вопросы к одному решению: войне с Германией. Вот в ком поистине причина всех бед, корень зла! Вот кто не даёт массе русских людей есть досыта, кто застит небо России! Читайте, там очень интересно: люди слушают, кого назначают командовать армиями и узнают, что Шестой армией будет командовать Фан дер Флит. Германское имя – но восторг толпы прежний. Как это увязать? Народ, ненавидящий немцев, рад, что свести счёты с ними поручается немцу? Заврался штабс-капитан Лемке.

Лонгин ответил, что, может, и так, а может – просто народ не способен ни к какой мысли и рад при начале пожара поплясать оттого, что стало светлее.

Густав Александрович вступился за русских: военные неудачи скоро отрезвили их от бездумного ликования, хотя, сделал он оговорку, до пробуждения разума было далеко. Началась охота за немецкими фамилиями. Царских генералов, которые их носили, подозревали в шпионаже в пользу Германии.

Найзеля мучил жар, болезненное возбуждение подстёгивало его, он должен был высказаться на выстраданную тему.