Граждане

Расстались дружески, но не выказывая слишком откровенно своего удовлетворения: этого не позволяли и осторожность и собственное достоинство. Под конец инженер дал Лэнкоту еще совет: когда газета командирует своего сотрудника на завод для обещанного подробного репортажа, желательно, чтобы за несколько дней предупредили об этом его, Гибневича.

— Тогда я помогу ему во все вникнуть, — обещал он, пожимая руку Лэнкоту, — и уберегу от общения с нетипичными представителями рабочих.

Лэнкот уговор выполнил. На другой же день после визита Гибневича он созвал редакционную коллегию.

— Не вдаваясь в суть дела, — говорил он, сдержанно покашливая, — надо признать, что дирекция завода права. Резкая заметка товарища Зброжека ударила по ним в такое время, когда они борются со множеством трудностей. И вместо помощи только еще больше осложнила положение. Если мы откажемся поместить в нашей газете их опровержение или объяснения, то совершим вторую ошибку. А к этому вопросу мы еще вернемся в ближайшее время в обещанной нами серии репортажей.

Доводы были убедительны, и никто не возражал, ибо, по случайному стечению обстоятельств, единственный член редколлегии, у которого нашлось бы что сказать на эту тему, Виктор Зброжек, за несколько дней до совещания уехал на Новую Гуту.

Опровержение, подписанное заводским комитетом и дирекцией «Искры», не содержало нападок на автора репортажа. В нем приводились только цифры выпуска продукции, сведения о соревновании и о рабочих-передовиках. Заканчивалось оно кратким историческим очерком, осветившим грандиозные задачи завода и тяжесть вытекающей из них ответственности.

«Мы надеемся, — говорилось в заключение, — что в недалеком будущем редакция «Голоса» сможет основательнее ознакомиться с жизнью и задачами нашего предприятия».

Раньше чем Зброжек вернулся с Новой Гуты, это опровержение появилось в «Голосе», и Лэнкот успел послать письменное разъяснение в воеводский комитет партии. «Ошибка произошла из-за легковерия нашего сотрудника, товарища Зброжека, в отношении коего мы сделаем соответствующие выводы. Правда, заметка его была напечатана за моей спиной, но, разумеется, это не служит мне оправданием, так как за газету отвечаю я».

По возвращении в Варшаву Зброжек потребовал созыва редакционной коллегии. Лэнкот согласился. Спокойно выслушав резкие упреки Виктора, он возразил, что «вопрос улажен после согласования в высших инстанциях».

— Я писал правду! — крикнул Зброжек. — Пошлите туда кого-нибудь еще, и он увидит то же самое.

Лэнкот кивнул головой: — Конечно, пошлем.

А когда они со Зброжеком остались с глазу на глаз, он не преминул объяснить ему, что «есть правда, которая должна быть известна только нашей партии».

Для повторного обследования на «Искру» был послан Павел Чиж. Лэнкот телеграммой предупредил Гибневича, что репортер уже выехал, а через два дня, преследуемый всякими страхами, порожденными его беспокойной фантазией, отправил вторую телеграмму, на этот раз Чижу, требуя его немедленного возвращения в Варшаву. Чиж распоряжение выполнил, и уже на другой день Лэнкот с облегчением слушал его восторженные рассказы об «Искре».

— А кто вами там занимался? — спросил он небрежно. И когда услышал фамилию Гибневича, окончательно успокоился. «Отлично сделано дело», — констатировал он про себя. И, скинув с плеч эту заботу, уехал в Радом по делам «Голоса».

Лэнкот взял перо и начал новый абзац.

«Наше молодое поколение, — писал он, — выраставшее в первые годы после Освобождения, станет опорой грядущих начинаний, которые…»

Он остановился, подбирая нужные слова, «…которые превзойдут нынешние тем, что…» «Чем же?» — задумался Лэнкот. Неожиданно ему пришло в голову, что в жизни некоторые вещи повторяются через большие промежутки времени. Вот он снова ожидает возвращения Павла Чижа с «Искры». Так же, как несколько месяцев назад, звонит в редакцию, спрашивает, вернулся ли Чиж. И так же тревожится…

Однако жизненный опыт подсказывал Лэнкоту, что в подобных случаях вовсе не все повторяется с обязательной точностью. На этот раз он был готов ко всяким неожиданностям. Разве не может, например, случиться, что Гибневич захворал и Чиж попал в дурные руки? Ему уже представлялся Гибневич в постели, больной гриппом. Он снова отложил перо. «Ну, а если даже так? — он пожал плечами. — Стоит ли из-за такой мелочи расстраиваться?»

Но он знал, что мелкие неприятности и давно забытые промахи иногда месяцами живут где-то под землей и вдруг в самый неожиданный момент пробиваются на поверхность и цепкими, страшно цепкими побегами оплетают ноги.

Лэнкот встал из-за стола и, подойдя к телефону, набрал номер редакции. Дома на Фильтровой улице были серые, довоенные. В окне напротив девушка выбивала коврик. Из редакции ответили, что Чиж еще не приехал.

— Люцына, — позвал Лэнкот, шагнув к двери, — я хочу тебе кое-что прочесть.