Гражданин тьмы

Чертовщина, да. Я тоже это поняла, пока молола языком. Особенно дико про клонов. Но, как и Антон, я знала, что нет такой мерзости, которая органично не вписалась бы в московскую реальность.

Антон принес графинчик водки и закуски. Я ждала приговора. Как он решит, так и будет. Если не поможет, вернусь я в «Купидон» и буду делать что прикажут. Пока я им нужна, не тронут. Откровенно говоря, после Эмиратов смерти я не боялась, но страсть как не хотелось стать измененной. К призеру, как Мосолушка. Страшно подумать… Был уважаемым членом общества, вором в законе, бизнесменом — и вдруг превратился в пресмыкающееся. Вся моя гордыня, доставшаяся от спившегося папочки, бунтовала. Понятно, в Москве полно измененных, куда ни плюнь — попадешь в зомби, но я не хотела быть одной из них. Уж лучше простая, незатейливая смерть в проруби или под ножом мясника.

Сидоркин выпил водки, пожевал колбаски, закурил сигарету — и все молча. Я его не торопила. Спешить некуда. Смотрела на него с горечью: ну почему, почему мы не встретились хотя бы несколько лет назад, когда я еще не была пропащей? Могли бы пожениться, нарожать детей, купить домик в деревне. Я работала бы художником-декоратором, как когда-то мечтала, а он ловил бы террористов — или кого они там ловят? Главное, в жизни появился бы иной, сокровенный смысл, который нынче заменился неукротимой погоней за долларом. Я никого не осуждаю, осуждать грех, но в ту минуту прокляла время, в какое меня угораздило родиться. Подлое, как рожа Ганюшкина.

— Турки-то при чем, Надь?

Я обрадовалась, вопрос конкретный.

— Как при чем? Канал сбыта. Туда сплавляют товар. Клонов, рабов. Наверное, каналов много, просто меня посадили на этот.

— С Гуревичем хорошо знакома?

— Лякин муж, — подтвердила я, — Клевый дядька. А Ляка — сволочь. Подставила меня.

— Надь, скажи по совести, тебе чертики не снятся? Ты не чокнутая? В смысле крыши.

— Что же такое! — взорвалась я, но тихо, без шума, не привлекая внимания. — Не веришь, что ли? Думаешь, лапти плету? Зачем мне это надо?

— Про клонов не верю. Про остальное могу поверить, а про клонов нет. Это научная фантастика.

— Ах фантастика?! Да я сама видела. Целые шеренги, и все одинаковые, как близняшки. А что они сделали с Мосолушкой, тоже не веришь?

— Что сделали с Мосолушкой?

Я рассказала, он выслушал. Выпил еще водки, я махнула рюмку и задымила, мы оба выглядели ошарашенными, но он больше, чем я.

— Антон, скажи прямо. Можешь помочь?

— Как, Надь?

— Вытащи меня оттуда.

— О чем ты? Если хоть половина из того, что ты рассказала, правда — твоя песенка спета. Никто тебя не вытащит. Сама же понимаешь.

Вот и приговор. Как обухом по голове. И он был, конечно прав. Так же прав, как весенний дождь с грозой, смывающий с асфальта грязь. Оставалось извиниться за то, что побеспокоила занятого человека, и распрощаться. Ему жить, мне пропадать в одиночку. Что заслужила, то и получи. Я затушила сигарету в пепельнице, поправила прическу. Жест неуместный. Сейчас на мне такая прическа, которую не поправила.

— Что ж, Тошенька, спасибо за доброе слово, за сочувствие. Считай, что ничего не слышал, а я ничего не говорила. Позволь расплатиться за выпивку? Это ведь я тебя пригласила, не ты меня. — Достала из сумочки кошелек, из кошелька пятидесятидолларовую купюру. — Думаю, хватит, а?

— Черт его знает, тут цены ломовые.

— Прощай, секретный агент.

— Прощайте, сударыня.

Когда встала, ухватил меня за руку и ловко вернул на место. В ту же секунду слезы хлынули у меня из глаз неудержимым потоком, как вода из прохудившихся кранов. Сидоркин, достав носовой платок, покачал головой и начал вытирать краску, растекшуюся по щекам. Я не сопротивлялась. Его забота нас сроднила.

— Издеваешься, да? Антон, мне страшно. Спаси меня.

— Спасти человека может только он сам, — наставительно заметил он, — С помощью поста и молитвы. Так учат святые старцы.

Невольно я улыбнулась, по натуре я смешливая, только давно забыла об этом. Сидоркин с поклоном подал рюмку водки:

— Выпей, краса ненаглядная. Облегчи душу. Я выпила с удовольствием. Слезы высохли.

— Не думай, могу и заплатить, если поможешь. Деньжата у меня есть.

— Большие?

— Турки счет открыли, не веришь? Вот, — показала пластиковую карточку со штрихкодами. Он ее чуть ли на зубок не попробовал.

— Сильная вещь, — оценил. — Надо проверить, не липа ли.

— Нет, не липа. Я проверяла. В банкомате сняла пятьсот баксов. Без проблем.

— С богатым человеком всегда приятно иметь дело, но у меня другое условие.

— Какое?

— Если все окончится благополучно, скатаем куда-нибудь на недельку позагорать. Третий год собираюсь, все никак не получается.

— Ты же сказал, моя песенка спета?

— Иносказательно — да. Но практика часто противоречит нашим представлениям о ней. Так написано у таджикского философа Наджилами Али.

— Ты очень образованный человек, хотя по тебе никогда не скажешь, — похвалила я. — ответь, что мне делать?

— Пока ничего. Сиди, работай. Мне больше не звони. Понадобится, сам найду, — не успела я испугаться, мягко добавил:

— Ужасно другое. Сегодня нельзя ни к тебе, ни ко мне. Надо поскорее разбежаться.