Гражданская война в Испании 1936–1939

В воскресенье 16 августа, через несколько часов после убийства мэра Гранады Мануэля Фернандеса Монтесиноса – мужа младшей сестры поэта, – Лорку арестовал бывший депутат от СЭДА Рамон Руис Алонсо; позднее он оправдывался, что Лорка «натворил больше бед своим пером, чем другие – пулями». Вместе с Алонсо были Луис Гарсиа Аликс, секретарь «Accion Popular», и помещик-фалангист Хуан Луис Трескастро, фактический палач Лорки, сказавший потом: «Мы убили Федерико Гарсиа Лорку. Я всадил ему две пули в зад как гомосексуалисту»[225]. Герберт Уэллс, президент Пен-клуба, потребовал подробностей о судьбе Лорки, как только о казни стало известно в мире, но националистские власти все отрицали. Смерть Лорки оставалась в Испании запретной темой до самой смерти Франко в 1975 году.

Националисты объясняли жестокость своих репрессий необходимостью ответа на красный террор. Однако примеры Севильи, Кордобы и Бадахоса, а спустя полгода – и Малаги показывают, что националисты убивали во много раз больше людей. В Малаге они приступили к казням после того, как милиция, а также, без сомнения, все ответственные за убийства правых активистов сумели сбежать. Иными словами, попыток выявить виновных почти не предпринималось. А главное, контраст между количеством жертв с той и другой стороны говорит сам за себя.

В августе 1944 года британский консул в Малаге раздобыл статистику самих националистов и передал ее в Мадрид, откуда она попала в Лондон. Согласно этим данным, с 18 июля 1936-го по 7 февраля 1937 года, пока город принадлежал красным, они казнили или убили 1005 человек. За первую неделю Освобождения, с 8 по 14 февраля, националисты казнили 3500 человек. С 15 февраля 1937-го по 25 августа 1944 года в Малаге было «законно» приговорено к смерти и расстреляно еще 16 952 человека[226].

По другим источникам, с 1 по 23 марта 1937 года у стен кладбища Сан-Рафаэль было расстреляно более 700 человек[227], однако один местный историк называет общую цифру казней в Малаге – 7 тысяч человек[228]

, то есть примерно в три раза меньше, чем по данным британского консула.

Независимо от точной цифры, репрессии националистов были не просто местью: их целью было создать царство террора, особенно в областях, где правые были в меньшинстве.

Даже там, где националисты были сильны, «машина убийств» работала вовсю, подавая четкий сигнал оппонентам. В Вальядолиде «рассветный патруль» фалангистов убил 914 человек, но больше всего жертв было среди заключенных, схваченных сразу после восстания. Их заперли в трамвайных вагонах, откуда фалангисты ежедневно забирали десяток человек и прилюдно расстреливали[229].

«Смотреть на казни стекались не только неграмотные толпы, – вспоминал городской аптекарь Хесус Альварес. – Бывали среди них и весьма уважаемые граждане, называвшие себя верующими… они так регулярно собирались поглазеть на казни, что там стали продавать кофе и чуррос[230], чтобы пришедшие ели и пили, любуясь зрелищем»[231].

24 сентября администрация гражданского губернатора Вальядолида выпустила заявление, что репрессивные меры «военной юстиции» являются необходимыми для общества, однако на местах казней собираются слишком большие толпы. Губернатор напоминал набожным людям, что им «не следует приходить на такие зрелища, тем более приводить жен и детей»[232]

.

В глубинке Фаланга быстро превратилась в военизированный отряд националистов и взяла на себя задачу «очищения». Молодые senoritos, часто вместе со своими сестрами и подругами, организовывали мобильные дружины, используя туристические автомобили своих родителей. Их предводитель Примо де Ривера заявлял, что «Испанская Фаланга, горя любовью и полная веры, отвоюет Испанию для Испании под звуки военных маршей». Пламенные дружинники были одержимы целью отрубить «пораженные гангреной части нации» и покончить с чуждой красной заразой. Остальным просто нравилось разбойничать.

Что касается карлистов, то они были исполнены религиозного фанатизма и мстили за Церковь, искореняя такое зло современности, как масонство, атеизм и социализм. Процент боеспособных граждан, отправлявшихся на фронт, среди карлистов был значительно выше, чем у фалангистов; им часто случалось проявлять неоправданную жестокость, но в целом они прослыли более справедливыми к военнопленным.

Расправы националистов достигли пика в сентябре и продолжались еще долгое время после окончания войны. Неудивительно, что люди спрашивали, не намерен ли Франко повторить слова, произнесенные на смертном одре генералом XIX века Нарваесом, ответившим на вопрос, прощает ли он своих врагов: «У меня их нет, я всех их перебил».