Гражданская война в Испании 1936–1939

Последняя надежда испанского республиканского правительства на то, что к нему будут относиться не так, как к его врагам, улетучилась 25 июля, когда президент Альбер Лебрен собрал срочное заседание Совета министров Франции для обсуждения влияния кампании правой прессы против помощи Испанской республике. Всякая продажа оружия республике была запрещена. Единственным исключением могла теперь служить продажа нескольких самолетов без вооружения через частные компании или третью сторону, например через Мексику[323].

2 августа правительство Блюма предложило политику «невмешательства», к которой должны были присоединиться Франция, Великобритания, Германия, Италия и все другие страны, замешанные во внутрииспанском конфликте. Ключевой была, почти без сомнения, позиция британского правительства. По словам Идена, французское правительство «было лояльнее всего к нам»[324]

.

3–4 августа МИД Франции запросил немцев и итальянцев об их намерениях – те уклонились от определенного ответа, чтобы выиграть время и успеть передать больше оружия националистам. Тем временем британский посол в Париже оказывал на французское правительство давление, препятствуя помощи республике[325]. Блум, дорожа отношениями с британцами, 8 августа отменил продажу оружия и гражданских самолетов: отныне граница с Испанией была закрыта для любой запрещенной торговли.

Через четыре дня французский поверенный в Лондоне рекомендовал международному комитету по контролю «поспособствовать соглашению и рассмотреть дальнейшие действия». Тем не менее Иден решил объявить, что Британия наложит эмбарго на поставки вооружений, не дожидаясь реакции других держав. Это означало отказ в оружии признанному правительству при частом игнорировании его получения мятежниками, так как британское правительство отказывалось признавать доказательства германского и итальянского вмешательства.

Ради справедливости стоит отметить, что иногда и британское правительство было замечено в беспристрастности. Как следует из одного доклада германского МИДа, британское посольство в Португалии оказало сильное давление на португальские власти с целью добиться запрета на выгрузку с германского судна Usuramo «определенного» груза (вероятно, боеприпасов), вследствие чего кораблю пришлось разгружаться в другом порту[326]. Позднее Франко жаловался германскому послу, что Британия требует от Португалии непризнания его режима[327]

. Тем не менее на запрос лейбористской оппозиции правительство Болдуина ответило, что активное выражение симпатии к республиканским властям Испании в данный момент противоречит интересам Великобритании и потому непатриотично.

Политика умиротворения не была изобретением Невилла Чемберлена: она коренилась в тотальном страхе перед большевизмом. Всеобщая забастовка 1926 года и Великая депрессия превратили возможность революции в головную боль консервативных политиков, так что они испытывали смешанные чувства к режимам в Германии и в Италии, раздавившим у себя коммунистов и социалистов. У большей части избирателей после Первой мировой войны также преобладали антивоенные настроения и чувство вины за унижение Германии согласно положениям Версальского договора[328]. К тому же британское население было мало осведомлено о событиях за границей. Как позднее писал британский посланник сэр Эйвон Киркпатрик, «от страны нельзя было ждать просвещенного отношения к ситуации, когда правительство ничего не делало для ее информирования о происходящем»[329]

.

Когда в Испании вспыхнула гражданская война, Идену пришлось разбираться с ситуацией практически в одиночку. Премьер Стэнли Болдуин был в тот момент болен, потом его отвлек кризис из-за отречения короля. «Надеюсь, – сказал он Идену, – вы постараетесь пока что не слишком беспокоить меня иностранными делами».

Идена трудно было назвать беспристрастным наблюдателем. Некоторые источники сообщают о его словах французскому министру иностранных дел Дельбосу: «…для Англии предпочтительнее победа мятежников, а не республиканцев». Он открыто восхищался Кальво Сотело, провозгласившим себя фашистом и потом убитым республиканцами, возмущался казнями на республиканской территории и молчал о зверствах националистов.

Дипломатические сотрудники снабжали Идена эмоциональными описаниями чинимых республиканцами расправ в столице и в Барселоне. Посол сэр Генри Чилтон был откровенным поклонником националистов и предпочел остаться в Андае вместо того, чтобы вернуться в Мадрид. Правительство прислушивалось к офицерам Королевского ВМФ, поддерживавшим мятежников: на базу британского ВМФ в Гибралтаре хлынули беженцы – сторонники националистов, среди которых британские журналисты настойчиво искали «очевидцев» зверств. Признание Франко в конце июля, что он готов перестрелять пол-Испании, было практически проигнорировано.