Греческое сокровище

В Париж Генри едва успел вернуться к крещению: с утра до вечера брюзжал, проклинал Стаматакиса и ею шестую могилу, вскоре собрался и отбыл в Афины. Софью не обрадовало то известие о закладке дворца, который Шлиман начал строить на принадлежащем ему большом участке по улице Панепистиму недалеко от королевского дворца. Несколько лет назад он нанял модного афинского архитектора Эрнста Циллера, поручив ему спроектировать роскошный особняк, который он называл в разговоре «Палатами Илиона»; но потом испугался, что греки будут называть его парвеню, выскочкой, и решил со строительством повременить. Пиллер представил счет за сделанную работу. Генри заплатил ему смехотворную часть, и архитектор обратился в суд. Шлиман вовремя спохватился и оплатил счет полностью. Теперь, на гребне славы, когда заслуги его официально признаны греческим правительством, ссоры забылись и микенские сокровища выставлены в Афинах под эгидой греков, Генри снова пригласил Циллера и попросил его закончить проект трехэтажного особняка с двадцатью пятью комнатами, огромным бальным залом и несколькими выставочными залами на первом этаже; он дал ему название «Палаты Илиона». Строительство было рассчитано на два года. Громадные размеры дома были не по душе Софье, и все-таки она испытывала досаду из-за того, что церемония закладки прошла без нее.

16 марта 1878 года родился сын, и все взаимные обиды и огорчения как водой смыло. Генри всегда мечтал наречь своего сына, рожденного гречанкой, Одисеем. Но после открытия царских гробниц передумал и назвал мальчика Агамемноном, «владыкой мужей». Роды были нормальные, мать и младенец чувствовали себя прекрасно. Еще в феврале приехала мадам Виктория, чтобы побыть с дочерью последние недели до родов; энергичная, хозяйственная мадам Виктория вникала во все, готовила любимые греческие блюда. Для Софьи ее приезд был манной небесной.

— Я знаю, — воскликнул Генри, — что рассуждаю, как восточный деспот; но я на седьмом небе, что имя Шлимана увековечено. — Наклонился над кроватью Софьи и, поцеловав ее в лоб, продолжал — Ты родила сына — самый драгоценный для меня дар. А что подарить тебе?

Софья недолго раздумывала:

— Подари мне тот прелестный дом в Кифисьи.

— Он твой. Сегодня же отправлю телеграмму нашему агенту в Афинах. Мы проведем там лето, познакомим Агамемнона с речкой и деревьями.

Он позволил Софье вернуться в Грецию только в мае, когда плыть по морю—одно удовольствие. Вернувшись, Софья сейчас же переехала в свой дом в Кифисьи и по греческому обычаю обставила его просто, даже скудно. Генри не помогал ей, но и не мешал; это был летний домик Софьи. Себе он строил троянский дворец, запрашивая по всей Европе и Англии каталоги мебели, канделябров, изразцов, декоративной чугунной решетки, ковров, фарфора.

Железо для балок и чугунные решетки он заказал в Германии, там же для его будущего дворца ткали ковры. В Англии купил цемент, стекло и зеркала. Мрамор для пола заказал в Италии; он сам придумал римский орнамент и нанял итальянских плиточников из Ливорно, чтобы выложить этот орнамент. Кирпичи приехали из Аргоса, и, хотя лесу в Греции мало, панели во дворце задуманы были деревянные. Он также сам нарисовал этюды картин для гостиных и залов, перерыл всю древнегреческую литературу в поисках подходящих цитат, чтобы украсить ими стены.

Эрнст Циллер появлялся на улице Муз каждое утро, и они с Генри садились за работу. Нередко он задерживался и оставался обедать. После обеда Генри отправлялся на улицу Панепистиму, проверял, как идет строительство. Раз в неделю король Георг и королева Ольга наведывались в королевские конюшни; проезжая по улице Панепистиму, они смотрели, как растет дворец.

Софья познакомилась с Циллером еще семь лет назад, когда Генри первый раз обратился к услугам архитектора. Но тогда это было мимолетное знакомство. Глядя сейчас на Циллера, сидящего через стол, она заключила, что Циллер очень серьезно относится к своему делу, но, к счастью, без унылого педантизма. Одет с иголочки, гладко выбрит, над верхней губой темнеют франтоватые усики с закрученными концами. Изящно причесанные темные волосы отливают серебром в ярких лучах греческого солнца; на мужественном красивом лице привлекают внимание темные, глубоко посаженные глаза. Он считал архитектуру изящным искусством и, чтобы греки не сомневались в этом, носил широкий, свободный воротник и завязанный большим бантом галстук—так одевались художники парижской богемы. Циллер строил особняки, комбинируя черты древнегреческой архитектуры с украшениями Ренессанса, что сделало его первым архитектором Афин. Шлиман объяснял Циллеру:

— Я всю жизнь жил в небольших домах, теперь я хочу простора. И еще мне хотелось бы большую мраморную лестницу снаружи, ведущую на первый этаж, и террасу на крыше.