Грех 22.10.08

Я в кино попал случайно, мне было 19 лет, и я просто отправился на «Ленфильм». Кем, говорят, хочешь работать. Я сказал первое, что пришло в голову: помощником режиссера. Так я попал в подчинение Михаилу Калатозову на его картину «Валерий Чкалов». Ясно, что эта должность подразумевает подай-принеси, но мне было все интересно. Мне в разные годы доводилось разное про Калатозова читать: мол, что он был и хитрый, и злой, а я его помню совершенно другим — он был всегда спокоен. Знаете, есть такие грузины — спокойные, взвешенные и очень закрытые. Вот он таким был. По крайней мере, я таким его помню.

Моей первейшей задачей было следить за тем, чтобы один довольно известный артист не пил; вы уж извините, я его имени называть не буду, это нехорошо по отношению к его памяти. «Коля, — говорил мне артист, — я знаю, что ты должен за мной следить, но ты же хороший такой мальчишечка. Сходи за водкой, а? Прошу тебя, парень!» Один из первых случаев в моей жизни, когда приходилось делать очень серьезный выбор...

Кино — это зараза. К началу войны мне уже было ясно, что меня засасывает в эту профессию. Я был призван 22 июня 1941 года, воевал на Ленинградском фронте, был контужен в бою, пять месяцев ничего не видел, не слышал и не говорил. Меня иногда спрашивают: а что же ты не пошел кинопропагандой заниматься, все же лучше было бы. Но у ленинградцев, знаете, выбора особого не было. Инвалидность у меня с тех пор, второй группы.

До войны я хотел поступать в вуз. Точнее, в Морское училище им. Фрунзе, но после войны уже окончательно стало ясно, что жизнь уводит меня за ручку в другую сторону. Я вернулся на «Ленфильм». В ту пору, как бы вам описать, прямо в воздухе носилось, что кино сейчас нужно и важно. И «сверху», и «снизу». В первые годы было явно не до художественных фильмов — но, в том числе и по инициативе Сталина, началось строительство и укрепление киноотрасли. Для этой цели — а проще говоря, чтобы спасти кадры, — был запущен в производство большой проект по фильмам о союзных и автономных республиках. Так, одной из первых моих работ стала документальная лента о тогдашнем Бурят-Монгольском АО, которую мы с режиссером Яном Фридом поехали снимать на юг Байкала.

Почему я стал работать по организационной части, а не по творческой? Так все от жилки зависит, и от амбиций. Я, может, и смог бы выучиться на режиссера, но только у меня в руках все спорилось, а вот тщеславия не было, — а без него каким можно стать режиссером? Меня скорее самолюбие грело — смотришь на площадку и думаешь: а ведь это все сделал, достал, обеспечил и проконтролировал я. Так я стал учиться на Высших курсах организаторов кинопроизводства, попутно работая на Ленинградской киностудии. Первым моим проектом стала «Двенадцатая ночь» Фрида, а первым большим — «Герои Шипки» Сергея Васильева; мы уехали снимать эту картину в Болгарию ровно в день смерти Сталина, 3 марта 1953 года.

Именно на «Ленфильме» я познакомился с Сергеем Бондарчуком, который приехал в наш город сниматься. Я к тому моменту был популярной рабочей лошадью — не из тех любимчиков, которые с легкостью необыкновенной прыгают с одной должностной ступеньки на другую, но имя себе уже заработал доброе. Так что, когда в 1956 году меня переманили в Москву, я был уже замдиректора студии.

И занимался моим переездом в Москву не кто иной, как светлой памяти Станислав Ростоцкий. Он уговаривал меня идти к нему. Но как раз в то время Пырьев, который был директором «Мосфильма» (и только начал организацию Союза кинематографистов, где я сейчас работаю), позвал меня работать у него. Собственно, у него на меня были вполне конкретные планы — по иронии судьбы, именно он тогда хотел снимать «Войну и мир», забрав заявку у Васильева. Но в итоге, как известно, она попала к Бондарчуку. Сергей к тому моменту был сильно обижен — ему не выдали денег на фильм «Степь» (на котором мы как раз должны были работать вместе), и он положил свой первичный, т. н. «режиссерский» сценарий в стол.