Грехи Брежнева и Горбачева. Воспоминания личного охранника

На этот раз беседа длилась всего несколько минут, Брежнев очень быстро распрощался с Гусаком. Оба знали о предстоящей неизбежной беседе на неприятнейшую тему, оба чувствовали себя скованно, неловко. Внешне, для посторонних, это было незаметно – те же поцелуи, объятия, но я, как человек опытный, хорошо знавший их обоих, видел всю искусственность короткой беседы, они даже не смотрели друг другу в глаза. Предстоящая личная беседа тяготила обоих.

На второй день по программе пребывания наша делегация должна была посетить пражское метро. Утро было солнечное, теплое, настроение у всех приподнятое.

Мы подъехали на автомашинах, Гусак ждал нас на обозначенном месте у входа в метро. Когда он сделал навстречу нам несколько шагов, мы все увидели, что он совершенно пьян. Его «прикрепленный», мы знакомы были лет семь-восемь, шепнул мне:

– Володя, подстрахуйте, пожалуйста.

Леонид Ильич расцеловался с Гусаком и сам же, не без труда, удержал его в вертикальном положении. Надо отдать должное Брежневу, он совершенно не подал виду, как обычно, при встрече шутил, разговаривал с Гусаком, интересовался предстоящим осмотром метро.

…Представьте себе двух целующихся, обнимающихся коммунистических лидеров. Один – совершенно пьян, у другого – разбиты бровь и переносица. Были ли рядом телевизионные операторы и фотокорреспонденты – не помню, кажется, поблизости не было. Не помню также, были ли потом снимки в газетах, если публиковали, то какие-нибудь виды издалека или под определенным невинным ракурсом.

По программе нужно было проехать в метро одну остановку. Когда стали спускаться по ступенькам, Гусак едва не упал, и Брежнев попросил, чтобы мы помогли ему. Я пошел рядом с Гусаком, незаметно придерживая его за руку с одной стороны, с другой вел своего шефа мой знакомый чех. Я чувствовал, как моему коллеге неудобно смотреть нам в глаза, улучив момент он виновато-оправдательно шепнул мне:

– Беда у нас. После той семейной трагедии никак не возьмет себя в руки.

– Да, я вас понимаю, – сочувственно ответил я.

В тот же день после обеда лидеры встретились для личной беседы, которая обоих смущала, один на один. Гусак уже привел себя в порядок и приехал в Пражский град, как всегда, без переводчика.

Они уединились надолго. Часа на два, не меньше. Вышли наконец – оба раскованные, улыбающиеся, словно и не было никогда напряженности. Только тот, кто хорошо знал чехословацкого лидера, мог заметить, что он как-то излишне подобострастен, благодарственно суетлив, рассыпается в мелкой любезности. Он быстро попрощался и с сосредоточенным лицом двинулся к выходу. Леонид Ильич лее, направляясь к себе, сказал в коридоре:

– Беседа удалась, разговор был теплый, благожелательный.

Разговор ли повлиял или Гусак сам взял себя в руки, но больше ни одного сигнала из Праги не было. Несколько лет спустя я спросил своего знакомого чехословацкого коллегу:

– Как дела?

– Завязал. Только пиво.

Настало время и мне смущаться перед чехословацким коллегой. Мы как бы поменялись местами. Густав Гусак выздоровел, зато Леонид Ильич стал окончательно разваливаться.

В 1981 году Брежнев выступал на XVI съезде Компартии Чехословакии. Всех волновала тогда тревожная ситуация в Польше. Генеральный секретарь перепутал листки и вместо рассказа о положении в Польше стал повторять уже прочитанные строки. С ответной речью выступил Гусак. Говорил на родном языке, но закончил так: «А сейчас, Леонид Ильич, я скажу по-русски. Мы очень рады, что вы приехали на наш съезд. Большое вам спасибо!» Брежнев вдруг повернулся к переводчику и громко, с обидой спросил:

– А ты почему мне не переводишь?

В зале наступила гробовая тишина.

Через год, летом 1982-го, Брежнев и Гусак встретились последний раз. Леониду Ильичу оставалось жить несколько месяцев. В Москве, в Грановитой палате, Гусак поднялся и обратился с приветственным тостом к своему старшему собрату по партии. Неожиданно на полуслове Брежнев обратился к сидевшему рядом Тихонову: «Николай, ты почему не закусываешь?» Спросил громко, на весь зал. Гусак растерянно оборвал пламенный тост, старый старичок Тихонов съежился, да и все сидящие удивились неожиданной бесцеремонности Генсека. Гусак молча стоял, а Брежнев, словно они были только вдвоем с Тихоновым, зычно продолжал: «Это мне есть нельзя. А ты давай, Николай… Вот хоть семгу возьми».

Он уже и тогда, когда в 1978-м приезжал наставлять чехословацкого лидера, был плох, это замечали если не все, то многие. В посольство СССР в Чехословакии пришло немало писем, подобных этому: «Как вам не стыдно иметь такого руководителя? Вы выглядите жестокими людьми, эксплуатируя больного человека».

В задачу всех посольств входило собирать отклики из страны, где с визитом был Генеральный секретарь. Подобные письма, конечно, никуда из стен посольства не выходили, а в Москву отправляли другие отзывы – восторженные, пафосные. Организовать такую почту – дело нехитрое.

Зарубежные поездки