Грехи Брежнева и Горбачева. Воспоминания личного охранника

После десятилетий закрытости, отчужденности нашей страны от остального мира, после взаимного недоверия и политических интриг Горбачев предстал перед западными партнерами в неожиданном свете. Помню поездку в Швейцарию в 1985 году. Советская и американская делегации сидели вместе в отдельной комнате и готовили к подписанию совместный документ. Михаил Сергеевич и Рональд Рейган перед этим уже встречались один на один и теперь готовы были обсудить его и подписать. Горбачев первым направился к группе работающих. Государственный секретарь господин Шульц, заметив его, двинулся навстречу и сказал с откровенным разочарованием и огорчением:

– Господин Горбачев! Разве можно достичь каких-то результатов с такими людьми?! – Шульц кивнул в сторону Корниенко, бывшего тогда заместителем министра иностранных дел.

– А в чем дело? – спросил Горбачев.

Подошел Корниенко, который, как выяснилось, не соглашался поправить какую-то незначительную фразу. Горбачев тут же сказал Шульцу, что согласен с предложением американской стороны. А чуть позже выговорил Корниенко, что в важных вопросах нельзя заниматься крючкотворством, что одно несущественное слово может погубить серьезное дело. Если мне не изменяет память, вскоре заместитель министра ушел на пенсию.

Конечно, не всегда Горбачев был так сговорчив. Осенью 1986 года в Рейкьявике состоялась очередная встреча в верхах. И для Рейгана, и для Горбачева она закончилась практически полным провалом: документы о взаимном сокращении ядерного вооружения не были подписаны. После завершения последней встречи Михаил Сергеевич отправился провожать Рейгана к машине. Я находился рядом с ними. Перед тем как сесть в машину, американский президент попрощался с Горбачевым и сказал:

– Вы специально не подписали документ…

«Специально» – имелось в виду, что у Рейгана начиналась предвыборная кампания и советский лидер ставит ему палки в колеса, лишает его избирательских голосов.

Горбачев горячо и искренне убеждал:

– Нет, господин Рейган, нет! Давайте вернемся в дом, за стол переговоров. Вы отказываетесь от программы СОИ, и я все подписываю. Давайте вернемся.

Из глаз Рейгана потекли слезы. Да, он плакал. Я смотрел и не верил.

Он сел в машину и уехал.

Встреча была провалена. Михаил Сергеевич шел тогда, в Рейкьявике, на пресс-конференцию, как на гильотину.

– О чем сейчас говорить? – подавленно спросил он сам себя.

Но, увидев множество журналистов, направленные на него теле– и кинокамеры, Горбачев преобразился, в нем словно взыграл бойцовский дух. Он говорил об оставшихся возможностях, о перспективах, о взаимном понимании глав двух великих держав так, что даже у опытных журналистов сложилось мнение – польза от встречи все же была.

С особенным уважением относился Горбачев к Президенту Франции Миттерану, как к гибкому и тонкому политику, просчитывающему варианты на много шагов вперед. Встреч с Миттераном он ожидал с интересом, готовился к ним особенно тщательно и поэтом вспоминал: «С ним беседовать – одно удовольствие».

К большим политикам относил Горбачев и премьер-министра Италик Д.Андреотти.

И, конечно, Маргарет Тэтчер. В свое время Горбачев получил международное признание именно после удачного визита в Англию, это было еще до избрания его Генеральным секретарем. Кажется, оба они заранее знали ответы на вопросы друг друга, как опытные гроссмейстеры пропускали в разговоре промежуточные ходы, и даже если каждый оставался при своем мнении, они удовлетворялись гроссмейстерской ничьей.

И во времена Брежнева внешняя политика опережала внутреннюю, пусть и проявлялась иногда с обратным знаком.

Работы охране стало больше, чем при Брежневе, а главное – служба стала труднее, напряженнее. Но никто не только не роптал, но, кажется, делали все в охотку. Грех было жаловаться, глядя на Генерального.

У меня забот прибавилось едва ли не вдвое. Если раньше я как первый заместитель начальника охраны дежурил через день, то теперь как начальник – ежедневно. И вся ответственность – только на мне. Тяжело было не только тогда, когда Генеральный трудился, но и когда отдыхал. 38 дней его отдыха – 38 дней моего постоянного бдения при нем. Если бы мог взять с собой в Крым жену, хотя бы ненадолго, было бы полегче. Но это исключалось: я находился в служебной командировке с обычными, как у всех, суточными – 2 рубля 60 копеек, и с необычной, как ни у кого в стране, ответственностью.

Бывали дни, когда я ненавидел и море, и солнце.