Грехи и подвиги

– А меч у тебя для чего был? – юноша остановился, задыхаясь. – Просто так, помахать?

– Просто для защиты… Ты же христианин, как и я! Чем мы виноваты, что у нас глупый князь? Я обычно охраняю склады в порту, потому и хожу с мечом. У меня жена и шесть человек детей. И тебе охота меня убивать?

Луи опустил меч:

– Иди-ка отсюда! И брось этот огрызок. Думаю, никто тебя уже не тронет.

– Спасибо! – удаляясь, грек обернулся: – Мое имя Иммануил. Я живу сразу за улицей Виноградарей, это там, позади площади. Меня все знают. Если хочешь, рыцарь, приходи вечером. У меня лучшее вино в городе – прямо в порту покупаю, у тосканских купцов!

– Приду! – пообещал Луи.

На ступенях замка его атаковали сразу двое облаченных в доспехи воинов, но и он, и они вовремя поняли, что убивать друг друга не стоит – воины были англичане. И лишь в широком коридоре, позади главной лестницы, где все еще кипела битва, воинственный пыл французского крестоносца был удовлетворен: на него бросились с разных сторон четверо воинов, должно быть, они пытались вырваться из замка. Луи почти сразу одолел одного из них и удачно отступил в стенное углубление, где его не могли достать ни справа, ни слева, так что нападающим приходилось действовать по одному. Дальше дело решало лишь терпение да умение владеть мечом. Впрочем, свалив первого из оставшихся противников, молодой человек увидал, что двух других уже нет: они не стали продолжать схватку и со всей поспешностью кинулись вон из замка.

Битва в коридоре между тем завершилась, и, судя по всему, в замке наконец догадались объявить о сдаче: крестоносцы тут и там собирали брошенное оружие и выводили с разных сторон сдавшихся в плен кипрских воинов. Иные из нападавших успели проникнуть во внутренние покои княжеской твердыни, и их, видимо, поразила изысканная, восточная роскошь этих покоев. Луи помнил, как обычно изумлялись крестоносцы, впервые оказавшиеся в восточных городах, где за резными решетками и дверями дворцов таилось невиданное ими прежде великолепие, где сверкание золота и камней соперничало с блеском драгоценных тканей. Лишь железная воля Фридриха Барбароссы удерживала германских рыцарей от неистового желания хватать все это, набивая дорожные сумки, врываться во все подряд более или менее богатые дома и брать оттуда все лучшее. Гордость и честь крестоносцев император ценил превыше всяких богатств и объявил, что повесит всякого, кто будет мародерствовать и возьмет что-либо сверх добычи, положенной победителям при сдаче того или иного города. Так и сказал: «Повешу всякого!» И никто не сомневался – повесит!

– Всякого, кто вздумает заниматься грабежом и тащить добро из домов, повешу без сожаления! Слышите?! Мы возьмем здесь достаточно дани, чтобы не марать рыцарскую честь и не позориться разбоем! Этот остров отныне наш, и я отвечаю перед Богом за безопасность его жителей! Поэтому горе тому, кто нарушит мой приказ!

«Это что же, старый Фридрих воскрес и явился сюда наводить порядок? – мелькнуло в голове рыцаря. – Но только отчего он командует по-французски?»

Юноша обернулся, и ему явилось великолепное зрелище, которое могло возбудить вдохновение любого менестреля и восхитить не только любую даму, но и любого воина.

Прямо по лестнице, ведущей на второй этаж замка, меж разбросанных тут и там щитов, мечей, стрел, плащей, – верхом на коне, да еще сумасшедшим галопом спускался всадник. Его мощная фигура казалась крупной даже на рослом английском жеребце, а сверкающая серебром кольчуга, надетая поверх гамбезона, еще усиливала это впечатление. Большой шлем, закрывающий все лицо, не заглушал могучего голоса всадника, а окровавленный меч в поднятой руке и брызги еще не засохшей крови на щите с изображением льва внушали страх даже нетрусливым воинам.

Луи тут же узнал его, узнал и с закрытым лицом, уже хотя бы потому, что так отдавать приказания, так мчаться верхом по крутым ступеням, так сидеть в седле мог лишь один человек из тех, кого знал французский крестоносец.

– Слава! Слава королю Ричарду! – закричали кругом английские рыцари и воины.

– Ричард и Англия!