Грехи и подвиги

Луи вместе со всеми, кто видел столь неожиданное и столь грозное появление короля, вскинул свой меч в приветствии, однако тотчас задумался, стоит ли ему попадаться на глаза Ричарду. Скорее всего, тот его не вспомнит. А если вспомнит? Ведь рыцарь не знал еще, как произошла встреча Львиного Сердца с его желанной Беренгарией, и что сказал ему Эдгар. Если кузнец, молочный брат Луи, решился выдать себя за него, то как объяснил, что у него теперь другое имя? Если же открыл правду, что куда более в характере Эдгара, то не воспылал ли король гневом к наглому французу, решившемуся передоверить другому его поручение? Да нет, этим Эдгар мог навлечь гнев и на себя. Вряд ли Ричард вообще долго беседовал со своим посланцем, увидав милую невесту. Но и в этом случае он уж точно теперь заметит человека, странным образом похожего на посланца. Нет, сперва нужно выяснить, куда делся Эдгар и как прошла его встреча с Ричардом. После битвы можно будет кого-нибудь расспросить и тогда уже либо самому идти к Львиному Сердцу, чтобы рассказать об угрожающей ему опасности, либо, если на него и в самом деле может обрушиться монарший гнев, доверить это сообщение графу Анри. А как быть с Алисой? А это пускай уж решают граф и… и сама Алиса. Хорошо бы она, узнав о приезде Беренгарии, отказалась от свидания с английским королем. Тогда ему, Луи, предстоит лишь довезти ее до Палестины и, как он пообещал, доставить Филиппу-Августу вместе все с тем же рассказом о заговоре Старца горы против вождей Крестового похода.

Сообразив, что сейчас ему лучше всего будет покинуть княжеский замок и постараться отыскать графа Анри, юноша попятился и, обнаружив боковой проход, ведущий с первой площадки лестницы в коридор, вошел туда. Он собирался найти дверь, которая вывела бы его из замка, либо на худой конец выбраться через окно. И вдруг мимо него почти бесшумно проскользнул какой-то человек. На этом человеке была обычная кольчуга и небольшой круглый шлем – такие шлемы носили чаще всего простые воины-крестоносцы, хотя Луи не раз видел их и на рыцарях – уж кому что по карману… Но что-то в этом воине внезапно заставило юношу резко остановиться и даже посмотреть тому вслед. Что же именно? У Луи была отличная память, и он знал, что ей можно доверять. Но в чем дело? Если он уже видел этого человека, то и что с того? Нет, стоп! В коридоре полутемно, лица толком не рассмотришь. Да тот и прошел так неслышно. О, вот оно! Воины неслышно не ходят – нога в кольчужном чулке, даже если поверх надет сапог, ступает гулко. И наколенники тоже гремят и лязгают. Значит, на воине только сверху обычные доспехи, а ниже что-то, что позволяет ему ходить тихо. И, и… Ах, да! Запах! От прошедшего повеяло каким-то нездешним ароматом, чем-то вроде мускуса. И если этот аромат перешиб запах крови и пота, царивший кругом, значит, он сильный, накрепко въевшийся. Восточный запах. Так пахло… О, Господи! Так пахло от того загадочного и мрачного человека, которого они с Алисой видели в развалинах мельницы. Того, кто вел странный разговор с братом графа Анри!

«Но почему он здесь?! – мысли в голове Луи неслись стремительно, как грозовые облака. – Он же не мог знать, что буря прибьет корабли короля Ричарда к берегам Кипра? Или… Вот оно что! Вот почему он одет как английский воин! Он, скорее всего, каким-то образом проник именно на один из кораблей! И теперь…»

Молодой рыцарь метнулся назад, к главной лестнице. Толпа уже заполнила и центральный портал первого этажа, и саму лестницу. Крики приветствий, грохот мечей, которыми некоторые из рыцарей начали отчаянно колотить по своим щитам, – все вместе слилось в хаотический шум. И вся толпа хлынула и окружила восседающего верхом короля, который как раз в это время стащил с головы свой шлем и, смеясь, что-то говорил нескольким стоящим к нему вплотную рыцарям. Лицо Ричарда, покрытое потом, загорелое и обветренное, с блестящими темными глазами под черными изгибами бровей, казалось сейчас особенно красивым, хотя было привлекательно всегда. Но в те редкие часы, когда на этом лице отражалось уныние или (еще реже) скука, оно выглядело слишком правильным и оттого холодным. В минуты битвы, напряжения, гнева это лицо излучало огонь и несокрушимую силу.

Какой-то человек в богатом греческом одеянии, скорее всего придворный князя, пробрался сквозь толпу крестоносцев и, низко поклонившись, стал что-то долго и горячо говорить королю. Наверняка то были запоздалые условия мира. Условия, которые уже никого не интересовали.