Грехи отцов наших и другие рассказы

Он услышал, как открылась дверь его каюты, потом по полу мягко прошлепали подошвы. Мона улыбнулась ему сверху вниз. Парадный наряд она перекинула через локоть – приготовилась одеться. Платье было с высокой талией и высоким воротом, все в голубом кружеве – цвет Лаконии. В данном случае Мона одевалась не как почвовед, а как супруга губернатора. Глаза ее почти не выдавали волнения и усталости. А те, кто ее не знал, их бы вовсе не разглядели.

– Готов? – спросила она.

Готов взять планету в свои руки? Готов распоряжаться и выковать из самой ценной планеты в сфере единого человечества орудие, которое со временем будет кормить триллионы людей под тысячью разных солнц? Он уверял себя, что дрожь в животе – дрожь волнения. А не страха. И уж никак не отчаяния.

Любому другому представителю человечества он бы ответил: «Да, готов». Но это Мона, ей можно открыться.

– Не знаю.

Она его поцеловала, и в мягкости ее губ и в крепком поцелуе он ощутил утешение и обещание. Тело отозвалось, и он отступил от нее. Нельзя начинать губернаторскую службу в возбуждении, с посторонними мыслями. Мона на миллиметр подняла бровь, давая понять, что уловила и оставшееся невысказанным.

– Я собиралась в каюту переодеться, – сказала она.

– Разумно.

Она пожала ему руку.

– Все у нас будет хорошо.

Через час он спустился по сходням и впервые ступил на планету. На свою планету.

От восхода до заката на Обероне проходило чуть больше четырех стандартных часов, причем периоды света и темноты почти не менялись со временем года. Местные договорились считать днем два светлых периода и один темный, а ночь наоборот. В полдень на Обероне всегда было темно, а в полночь светло. Сейчас была середина утра, но солнце заходило. В вышине плыли красные облака, а местные сидячие организмы, похожие то ли на деревья, то ли на огромные губки, вздымали красные щупальца, так что казалось, будто весь мир охвачен огнем.

Маленькую группу, приглашенную их встретить, составляли самые почтенные граждане Оберона. Важно было соблюсти порядок приветствия. Много значила формальная манера держаться, улыбка или ее отсутствие при рукопожатии. Все имело значение – ведь Бирьяр был для Оберона тем же, чем верховный консул Дуарте – для империи. Начиная с сего момента.

Улицы Баррадана были у́же широких бульваров Лаконии, дома теснили проезжую часть. Кирпичи сохраняли серо-зеленый цвет местной глины. Огни сияли всем спектром солнечного света, превращая темноту в белый день и готовясь потускнеть, смягчить сияние, когда настанет условная ночь. Силы безопасности в полном защитном снаряжении, с винтовками, расчищали Бирьяру дорогу в лабиринте перекрестков. Если этот город строили по плану, планировщики позаимствовали эстетику у земных гетто. Но скорее Баррадан расцветал сам собой, строители не заглядывали дальше насущных потребностей.

Бирьяр ехал в открытом автомобиле, встречный ветер шевелил волосы. Откуда-то пахнуло гадостью. Словно протекли сточные трубы. Мона тоже наморщила нос.

– Индол, – сказала она. И, поймав его непонимающий взгляд, пояснила: – Формула – 2,3-бензопиррол. Пара углеродных колец с азотными вставками. Местный биом его просто обожает. Ничего страшного.

– Пахнет…

– Дерьмом. Это да, – согласилась Мона. – Наши почвоведы рассказывали, что за пару дней привыкаешь.

– Ну что же. Химия есть химия, ограниченный набор сочетания элементов, – вздохнул Бирьяр. – И не все пахнут одинаково приятно.

Участок, на который они въехали, был освещен по-полуденному. Дома стояли подковой, на оштукатуренных розовых стенах через каждые несколько метров горели блестящие металлические канделябры. В ярких лучах роились местные аналоги насекомых. Двор посередине был вымощен пластинами карбосиликатного кружева, с синим отливом жучиной спинки. В глубине их словно плавал звездный свет, отражение галактического диска над головой. Столица планеты еще не доросла до того, чтобы засвечивать небо. Одни только звезды напоминали Бирьяру о Лаконии.

Его личный штат выстроился по стойке смирно у широкого центрального входа. Лаконская охрана и местные администраторы, все в парадной форме после встречи нового хозяина, ожидали инспекции майора Оверстрита.

Итак, он дома. К добру или к худу, это его место в мире и, может быть, до конца карьеры. Он едва расслышал вздох Моны и принял его за вздох сожаления, но тут она заговорила:

– Как красиво.

* * *

Прием начался через несколько часов. Солнце второй раз за день поднялось над головой, и организм Бирьяра счел это полднем. Температура и влажность воздуха произвели на него впечатление. Запашок канализации то ли ослабел при высоком солнце, то ли становился привычным.