Закончив вразумлять Васю, старец снова принялся за Додона, наобещав тому тоже кучу неприятностей, хотя и помельче. Однако Додона это не слишком проняло. Он слушал старца с нескрываемым интересом, но впускал его слова в себя лишь до какого-то предела, не очень глубоко, подобно тому, как котенок, не отрываясь наблюдает за вращающимся барабаном стиральной машины, но мигом забывает про это удивительное вращение, стоит лишь позвать его к блюдцу с молоком.
На Васю же слова старца произвели колоссальное впечатление. Ему казалось, что перед ним разверзлась бездна и он, оглушенный, стремительно падал в чернеющую пустоту. Его жизнь, которая до этого была веселой и бессмысленной, вдруг обрела смысл, но смысл этот оказался весьма зловещим. После беседы со старцем Вася увидел свое прошлое в новых, ужасающих тонах: как он, дурак, жил, игнорируя божественные знаки, не понимая ситуаций, которые специально организовывали ему ангелы для его исправления, зашлаковывая ауру и совсем не думая о чакрах. Чтобы хоть как-то снять напряжение, когда старец ушел спать, Вася попросил Додона налить ему стакан самогонки и залпом жахнул его. Додон посмотрел на Васю с ироничным уважением.
В конечном итоге они выпили еще по стакану, и только после этого Вася смог отвлечься от раздирающе-гнетущего чувства обилия совершенных им ошибок и страха от неприятностей, ожидавших его в будущем. Они несомненно произойдут, ибо будто печатью, скреплены тем случайным выстрелом, когда Киссоныч сунул свою красную рожу под Васькину пулю.
Основательно набравшись, Василий двинулся к своему дому. По деревне ему предстояло пройти больше километра, и на всем пути его сопровождали собаки, которых хозяева на ночь спускали с цепи. Риск нападения со стороны четвероногих друзей человека был велик, однако Василию удалось благополучно миновать почти весь путь. Но недалеко от его дома, две собаки, с лаем сопровождавшие его с середины деревни, вдруг активизировались. Осознав, что вот сейчас этот парень уйдет неукушенным, они перешли к решительным действиям.
Он уже почти входил в свою калитку, как вдруг почувствовал, что кто-то держит его за ногу. Попытавшись вырвать ногу, Вася понял, что в нее на полном серьезе вцепилась собака. Сильной боли он не ощутил, так как был очень пьян. Высвободив ногу, он сделал шаг в другую сторону, как раз навстречу второй собаке, которая от души кусанула его за эту же ногу. Отбившись от второй твари, Вася собрал силы для последнего прыжка и нырнул в калитку. Оказавшись в безопасности он пришел в бешенство: почему он не может спокойно пройти по родной деревне?! С какой стати около самого дома его кусают собаки?! Желая отомстить, он вбежал в дом, схватил ружье, которое всегда держал заряженным, и вновь побежал к калитке, на ходу снимая ружье с предохранителя. «Ну че, суки!» – заорал он, распахнув калитку. В ответ из темноты послышался грозный рык. Не особо рассчитывая попасть в невидимую рычащую цель, а скорее, чтобы разрядиться самому, Вася выстрелил в направлении звука. Визга не последовало, но рык прекратился. «Испугалась!» – подумал Вася и, услышав, что с другой стороны, гавкнув, к нему приближается вторая собака, выстрелил и туда. Собака завизжала и, судя по звуку, остановилась. «То-то же, суки!» – сказал Вася и побрел домой. Внезапно на него навалилась такая усталость, что хотелось лечь спать прямо на дорожке, но он все же дополз до кровати.
Наутро около Васиной калитки прохожие обнаружили два собачьих трупа. Одной собаке пуля попала прямо между глаз, ну или может быть, чуть выше, полностью уничтожив голову, а другой влетела в открытую оскаленную пасть и, пробив шею, вышла с обратной стороны наружу. Завизжать успела именно эта собака. Позже пришел хозяин и стал орать на Васю и грозиться снова засадить его в тюрьму, но стоящий на распухшей ноге Вася, будучи злым с бодуна, ответил хозяину в таком духе и такими словами, что тот, даже не увидев в Васиных руках ружья, счел за лучшее побыстрее отвалить к себе домой.
С этого времени прошло уже несколько дней. Вася помнил о наказе старца, однако ему очень не хотелось идти на могилу каяться перед Киссонычем. Но строгость старца, боязнь кары и желание получить отпущение грехов сделали свое дело. И вот однажды, одетый в чисто постиранное белье, Василий прибыл на кладбище. Проникнувшись важностью момента, он не стал подъезжать на мотоцикле прямо к самой могиле, а оставил его у входа и пешком приблизился к последнему пристанищу Киссоныча. Собравшись с духом, Вася перешагнул через ограду и встал на колени напротив памятника. «Иван Вадимович Киссонов, 1928-1993 гг.» – прочитал он.
Вася не готовил заранее покаянной речи – ему казалось, что в нужный момент простые слова найдутся сами собой. В конце концов, что тут сложного – попросить у человека прощения? Однако он стоял, а слова все не находились. Так продолжалось минуту, две, три… Как будто что-то заблокировалось внутри Васи и он не мог выдавить из себя ни звука.