Григориан Подмосковный и другие мистическо-юмористические рассказы на бытовые и философские темы

Тут Вася сообразил, что оглушен он не только оттого, что стукнулся головой о стену, но и от сильного грохота. Поднимавшиеся к потолку струйки сизого порохового дыма не оставляли сомнений: прозвучал выстрел, и скорее всего, двойной. «Видимо, капитан, рассматривая ружье, снял его с предохранителя и забыл поставить обратно, а я, когда я брал ружье, схватил его так, что нажал оба курка, – подумал Вася. Уж не прострелил ли я ему фуражку? Очень бодро она летала!»

Кряхтя, Вася поднялся из под стола и внутри у него начало холодеть. Фуражка как раз была цела. Она все еще продолжала весело раскачиваться на ручке форточки. А вот с головой капитана дела обстояли не здорово. Две пули 12-го калибра попали ему в морду на уровне глаз и полностью снесли верхнюю часть черепа. За спиной капитана располагался небольшой иконостас с лампадкой, организованный матерью Васи, который теперь основательно забрызгало капитановыми мозгами с кровью. Особенно досталось иконе Божьей матери с Иисусом на руках. Казалось, в них кинули огромным клубличным тортом со сливками и теперь только маленький Иисус испуганно выглядывал одним глазом из под облепившей их красно-серой массы, а лица Богоматери так и вовсе не было видно. Лампадка, поймав фитилем красно-серую каплю, с шипением потухла.

Васю как будто ударило током. Он открыл рот и стоял, тупо оглядываясь. Почему-то ему хотелось найти верхнюю часть головы, но ее нигде не было видно. Наконец он ее обнаружил – она отлетела в сторону, где стояло ведро со свежими кочанами капусты, и оседлала верхний кочан. Он оказался как бы в головном уборе – типа, коротко стриженной кожаной кепке, а вниз по кочану мелкими струйками стекала кровь. Капитан все еще сидел на стуле, как будто раздумывая, склониться ему вперед или назад, а затем постепенно начал двигаться вперед, все ускоряясь, и рухнул лицом в собственную тарелку с остатками украденной у солдат еды.

Васька заорал и бросился прочь. Он еще не мог поверить в произошедшее и своим криком пытался как будто разорвать ужасную реальность, сбросить этот сон, это наваждение. Ему казалось, что вот сейчас выскочит на улицу, а после заглянет в кухню и вновь увидит перед собой веселого капитана в военном кителе и фуражке, рассказывающего о перипетиях незадачливого пятачка. Однако в кухню он не вернулся, а продолжал мчаться по улице и орать во всю глотку. На его крик стал подтягиваться народ.

Дальнейшая процедура была Ваське уже известна: приехали менты, врачи, «опись-протокол» и т.д. Как и в прошлый раз, он не чувствовал себя виноватым – в конце концов, капитан ведь сам спустил предохранитель. Но перед капитаном вышло как-то неудобно – пригласил человека, а получилась фигня какая-то. «Ничего себе, ружьишко обмыли!» – думал Васька, куря одну сигарету за другой.

Правда, юридическая ситуация в этот раз развивалась для Васи еще хуже, чем в прошлый. Толстый майор-следователь обвинил Васю в преднамеренном убийстве. Хотя сам следователь в это не верил, но, во-первых, он любил нарушать закон для собственного удовольствия – дескать, как захочу, так и будет, а во-вторых, требовалось выполнять план по раскрытию умышленных убийств. В конечном итоге, садисты в погонах выбили из Васьки на допросах нужные показания – он сознался, что застрелил капитана в порыве внезапно возникшей неприязни. В результате суд приговорил его к 12 годам лишения свободы. Отбывать их он отправился уже в настоящую зону.

Тяготы зековской жизни Вася переносил стойко. Ему, привыкшему жить по-скотски и в обычных условиях, было намного легче, чем какому-нибудь проворовавшемуся бухгалтеру, привыкшему к горячей воде, ванне, центральному отоплению… Тем не менее, порой и Васе приходилось весьма тяжело. Но однажды с ним произошел эпизод после которого Вася обрел внутреннюю силу и, несмотря на все трудности, благополучно просидел свои десять лет, выйдя на свободу на два года раньше срока.

Однажды отряд зеков, составе которого находился и Вася, этапировали к новому месту отбывания наказания. Стоял морозный зимний вечер, уже начало темнеть. Васю вывели на платформу для осуществления пересадки, где они пересеклись с отрядом зеков, перевозимых в каком-то другом направлении. И тут один из них окликнул Васю. Вася обернулся, но не сразу узнал окликавшего. В его лице было что-то очень знакомое, но опознать человека он не мог. Какой-то пожилой, высохший старик. Наконец, поймав взгляд чрезвычайно волевых глаз старика, Вася сообразил, что это – тот самый старец, православный экстрасенс, что наставлял его на ужине у Додона. Действительно, его трудно было узнать, обритого на лысо, в ушанке, без бороды. В таком облике он утратил немалую долю солидности и видом своим походил скорее на бомжа, роющегося в помойке в поисках пустых бутылок.

– Как же Вы здесь оказались? – вскрикнул Вася. – Вас тоже посадили? Как такое может быть?!

– Я пострадал за Веру Свою, сынок! – ответил старец. Ибо не отрекся от Господа моего пред лицом врагов моих! А ты, я вижу, претерпеваешь за прегрешения свои!