Григорий Распутин. Тайны «великого старца»

В 11 час. прибыл на ст. Борковичи, где ожидали: Эверт, Литвинов и поч[етный] кар[аул] от 13-го драг[унского] Военного Ордена полка. Смотр был рядом с деревней. На нем участвовали: 6-я и 13-я кавал. дивизии и 11-я самокатная рота и еще 6-й и 12-й конно-артиллерийские дивизионы. Все представились во всех отношениях отлично – душа радовалась такому состоянию столь много поработавшей конницы и через 17 месяцев войны! Накормил всех начальников завтраком; простился с ними и уехал в 3 часа. Занимался бумагами и читал “Le mystere de la chambrejaune”. Поиграл в кости. В 11 ч. прибыл в Могилев и погулял по платформе» [143] .

Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович делился воспоминаниями о завершении поездки императора по фронтам и проведении военных смотров: «31 января в 11 часов утра Государь прибыл на станцию Берковичи Риго-Орловской железной дороги. Приняв хлеб-соль от крестьян, Государь отправился на третий смотр кавалерии, двух кавалерийских дивизий, который показал кавалерию в таком же блестящем виде, как и два прошлых смотра. За завтраком, к которому также были приглашены начальствующие лица, Его Величество высказал о виденной им за три дня кавалерии такое мнение: “Я в Красном Селе не видел конницы в таком отличном состоянии, в таком порядке, с таким составом лошадей и с такими офицерами и людьми. Она сослужит нам службу”.

В 2 часа Государь отбыл в Ставку, куда приехал в 11 вечера. Ночевать остались в поезде». ( Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 267.)

Государыня 1 февраля 1916 г. в очередном письме к супругу сообщала о беседе с графом Ольденбургским и все обостряющемся продовольственном вопросе в Петрограде: «Алек не сообщил мне ничего особенного, только он, кажется, недоволен ранеными офицерами, – те из них, которые отсылаются на юг (московской комиссией), торчат здесь по два месяца и не уезжают. Этому беспорядку он пытается положить конец.

Затем он говорил о пленных, которых посетил. В самом деле, нужно подумать о перемещении некоторых из них, так как они умирают от болезней, не будучи в состоянии переносить здешнего климата. Многие думают, что было бы хорошо, если бы ты хоть на время передал продовольств. вопрос Алеку, так как в городе настоящий скандал, и цены стали невозможными. Он бы сунул нос повсюду, накинулся бы на купцов, которые плутуют и запрашивают невозможные цены, и помог бы избавиться от Оболенского, который, в самом деле, никуда не годен и не приносит ни малейшей пользы.

Наш Друг встревожен мыслью, что если так протянется месяца два, то у нас будут неприятные столкновения и истории в городе. Я это понимаю, потому что стыдно так мучить бедный народ, да и унизительно перед нашими союзниками!! У нас всего очень много, только не желают привозить, а когда привозят, то назначают цены, недоступные ни для кого. Почему не попросить его взять все это в руки месяца на два или хоть на месяц? Он бы не допустил, чтоб продолжалось мошенничество. Он превосходно умеет приводить все в порядок, расшевелить людей, – но ненадолго. Пишу тебе это, так как думаю, что ты увидишь его во вторник». (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 390–391.)

По-прежнему вместе с посланиями Александры Федоровны императору регулярно приходили письма от детей.

Письмо великой княжны Татьяны Николаевны отцу в Могилев:

«Царское Село.

1-го февраля 1916 г.

Дорогой мой Папа душка

Мои Вознесенцы мне телеграфировали, что видели Тебя. Ужасно за них рада и жалею, что тоже не была там. – Вчера днем у Ани в лазарете был маленький концерт, на который мы пятеро поехали. Солдатам и нам страшно понравилось. Делазари был и много смешных вещей рассказывал. Потом они играли на гитаре и пели. – Очень хорошо. Ник[олай] Ник[олаевич] Родионов тоже был. Сегодня он уезжает. Как Кедров? Привыкли ли вы к нему и он к вам? А Мордвинов, что делает? Эти дни холодные, пять или больше градусов мороза. Вчера мы принимали юнкеров, поступающих в наши полки, из Ник[олаевского] Кав[алерийского] уч[илища]. У меня было два: Вирановский и Будим-Левкович. Не знаю, первый родственник ли нашему Крымскому, но он сказал, что его отец в 8-м корпусе, а где тот, не знаешь? У нас тут все по-старому, нового ничего. Скучно без Тебя. Мария только и делает, что и говорит. Во время завтрака, после, во время катанья. – Одним словом, всегда, когда мы там, и остановить нет никакой возможности. – Сижу сейчас в классной до урока. Напротив меня сидит П.В. П[етров] и мечтает. По временам что-то говорит, но я даже не слышу и не отвечаю, так как пишу.

Ну вот. До свиданья. Храни Тебя Бог. Крепко и нежно Тебя обнимаю.

Твой

Вознесенец». (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1359. Л. 149–150 об.)