Гримус

Глава 48

Четыре могилы, пустые, готовые принять будущих вечных стражей подступов к опушке леса, свежие раны в груди Валгаллы, в том самом месте, где Виргилий и Взлетающий Орел когда-то стояли и смотрели на огни города – не сосчитать сколько дней назад. Утро было тихим, по равнине стелилась легкая дымка, вершина горы по ту сторону перевернутой облачной равнины оставалась недоступной взгляду. Беспрерывно облизывая губы, Виргилий, измученный и мокрый от пота, с подгибающимися от усталости ногами, горящими глазами следил за приближающейся со стороны города процессией. Он собирал остатки сил – вскоре ему предстояло завершить работу, вернуть земле взятое у нее. Кучи земли, темной и сырой, высились почетным караулом по бокам каждой могилы.

Femme fatale

. Если колпак тебе впору, надень его. Один за другим они падали вокруг меня; мертвецы окружали меня, скрывая в себе нерожденную жизнь. Несчастный, глупый граф был сражен безжалостным ударом прямо в его расслабленное сознание. Он умер у меня на глазах, ступив лишь несколько шагов за порог дома смерти, ушел тихо, в одиночестве, без единого слова, упал на траву своего сада, я стояла позади, а он был впереди и так и упал, ничком. Алексей засмеялся, несчастный идиот, сын, он смеялся над сраженным внезапным открытием отцом, пешкой, упавшей под перстом равнодушной судьбы, а не убежал в дом, не забился там в угол, чтобы сидеть, тихо дрожа. Несчастный анахронизм аристократии, он находил утешение в объятиях шлюх, но только не в моих объятиях, и теперь, когда я хочу приласкать его, слишком поздно. Сидеть, смотреть в пространство и курить – вот все его занятия, словно травяной дымок мог отогнать от него смерть. Когда-то галантный кавалер, он позволял себе ущипнуть задик маленькой Софи Лермонтовой; герой балов и войн, но потом все ушло, прошлое пропало во мраке, и ужасы настоящего пришлось гнать от себя утехами плоти, а в остальное время он сидел, курил и смотрел перед собой. Как тривиально и грустно все разрешилось – смерть Грибба убила и его, гибель философа открыла просвет для удара в его безвольный ум. Он умер у меня на глазах, вернулся в другой, почти забытый свой мир, который в последний миг увидели его глаза и которому его губы прошептали приветствие. Я все видела хорошо: как он направился в сад, поджарый и стройный, изящный и привлекательный, мой слабоумный Адонис, и через десяток шагов рухнул под пулями своих призрачных палачей, нет, нет, повязки на глаза не нужно, а вот от папироски, перед тем как начнем, не откажусь. Палачи-призраки – я не видела и не слышала их прихода, этих его убийц-теней, но это были они. Я перевернула его на спину, но уже знала, что он мертв. И совсем не удивилась.

Но и Пэйдж, мой маленький спаситель Норберт, последний из крепостных, который не хотел ничего, только служить нам, который был так добр к Алексею; маленький человечек, бедный беззлобный Пэйдж не перенес гибели хозяина. Если уж Черкасов сломался… Пока граф стоял на Пути К., все Гриббы на свете могли умирать, ему было плевать на них. Но если срубили ствол, то и сучьям не жить. Он умер, как только получил известие о смерти графа. Гримус добрался и до него, я знаю это наверняка, а Алексей продолжал играть и тихо смеяться.

Femme fatale . Таков мой удел. Что ж, я приняла его. Горе – приняла. Боль – приняла. Они падают вокруг меня, и пусть так. Но я не упаду, я еще в силах нести свой крест. Здесь моей вины нет. Пусть вина падет на того, кто за все в ответе, на еще живых обитателей дома смерти, на нее, бледногубую белую заупокойницу, и на него, орла-убийцу. За графиней Черкасовой вины нет.