Ставни на окнах кабинета были закрыты, и свет проникал в обитель философа только через открытую Взлетающим Орлом дверь. Был там письменный стол Игнатиуса Грибба, заваленный бумагами и папками, перьями и пузырьками с самодельными чернилами. Были книги, разбросанные по комнате, лежащие стопками на стульях, полках, подоконнике и даже на полу. Сравнительно с аккуратностью, царящей в остальном доме, беспорядок в кабинете Грибба казался вопиющим.
Диванчик философа располагался прямо перед окном. Во мраке на узком ложе можно было разглядеть маленькую тень, неподвижную, мертвую. Другая тень замерла перед диванчиком, еще живая, но тоже неподвижная, сливающаяся с темнотой. На письменном столе, на ближайшем к диванчику его углу, стояла одинокая погасшая свеча.
Маленькое тельце на диванчике было печальными, скрюченными останками Игнатиуса Квазимодо Грибба, некогда профессора философии, человека с убеждениями и мудрого.
Над ним стояла его бывшая жена, теперь новоиспеченная вдова, Эльфрида Грибб, которая в бытность свою Эльфридой Эдж приняла падающего с крыши отца за дымовую трубу.
– Это я убила его, – сказала она. – Это моя вина.Взлетающий Орел прикрыл за собой дверь. В кабинете стало темно, хоть глаз выколи; он осторожно двинулся по направлению к диванчику. Когда его глаза привыкли к мраку, он заметил на веках Игнатиуса две тяжелые монеты.
– У него были открыты глаза, – объяснила Эльфрида. – И я их ему закрыла.
– Посмотри на меня, – попросил он. Но она не подняла головы. – Эльфрида! – громко позвал он, и тогда голова ее медленно поднялась.
– Еще одной тайной меньше, – сказала она. – Я люблю тебя.
Взлетающий Орел смотрел на тело Игнатиуса Грибба. На философе были чистейшая шелковая рубашка и жилет, домашняя куртка, довольно забавные из-за своего размера старенькие полотняные брючки и пара матерчатых шлепанцев. Рот Игнатиуса был чуть приоткрыт, а губы выпячены, отчего он немного походил на рыбу.
– Смерть никому не прибавляет достоинства, – сказала Эльфрида. – Он лишился не только жизни…
– На теле нет ран, – заметил Взлетающий Орел. – Нет никаких отметин.
– Тело ни при чем, – ответила Эльфрида. – Я убила его изнутри головы. Я закрыла ему глаза. Сначала открыла, а потом закрыла.
Она больше не могла сдерживаться; внутреннее напряжение достигло предела, оцепенение первого потрясения прошло; слезы хлынули из ее глаз. Эльфрида вцепилась в рукав Взлетающего Орла.
– Я люблю тебя, – повторяла она сквозь рыдания. – Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя.
– И ты сказала ему, да? – спросил Взлетающий Орел, наконец понявший ужасную правду.
– Да, – слабым шепотом ответила она. – Я убила его.