Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

– В некоторых отношениях – да, – медленно произнесла я. – Новая краска и… эта стена новая, верно? И бетон, и все эти стоки. Но я имела в виду… ну, я слишком долго отсутствовала и, думаю, теперь Уайтскар просто не может не выглядеть для меня чуть-чуть странно. Моя картина – в смысле, картина в моем воображении – стала едва ли не реальнее его самого. Например, – я негромко рассмеялась, – я помню ферму всегда в солнечном сиянии. Так всегда бывает, сам знаешь.

– Говорят. Я-то думал, ты скорее должна вспоминать ее такой, как в день, когда ты отсюда уехала. Премерзкий был день.

– Да. Я ушла еще до того, как окончательно рассвело, и сам можешь представить, как все это смотрелось. Дождь, ветер, поля все серые и плоские. Помню, это поле выглядело просто ужасно – что там на нем росло в тот год, пшеница? Я что-то забыла.

– Репа. Но ты права. Пшеница в тот год повсюду полегла.

– И странно, – продолжала я, – что я так плохо все это помню. Наверное, психологи сказали бы, что дождь, ветер и это серое раннее утро так смешались у меня в памяти с острым чувством несчастья, что ухожу из дома, что я позволила себе все это забыть. – Я засмеялась. – Не знаю. Но все эти годы, что меня тут не было, я вспоминала лишь солнце… чудесные ясные дни и все наши занятия… в основном детские воспоминания. – Я немного помолчала. – Пожалуй, ты мог бы сказать, что настоящие мои воспоминания о доме со временем были вытеснены мечтами. Через несколько лет с трудом могла бы по-настоящему точно описать… ну хоть вот это.

Я обвела рукой опрятный двор, тенистую пещеру амбара и двойные двери конюшни с щеколдами наверху.

– Если бы ты спросил меня даже, из какого камня сложены эти стены, я бы и то не смогла ответить. И однако, теперь, вернувшись, я обращаю внимание на все. Крохотные пустяки, которые я всю жизнь принимала как само собой разумеющееся и никогда толком-то и не видела.

– Хм.

Он пристально смотрел на меня. В ясных серо-зеленых глазах я не видела ни ласки, ни привязанности.

– Кон – славный паренек, – ни с того ни с сего безапелляционно заявил дедушка.

– Да, конечно.

Наверное, голос у меня звучал удивленно.

Дедушка неверно истолковал мою настороженность, потому что в голосе его появилась резкая нотка.

– Не волнуйся, – все столь же отрывисто сказал он. – Я не собираюсь ворошить то дело восьмилетней давности. Едва ли я очень уж люблю Коннора за ту историю, верно? Это единственное, что я против него имею, но он, по крайней мере, высказался начистоту и хотел загладить свою вину, как порядочный человек.

Я промолчала. Дедушка покосился на меня, а потом сказал умиротворяюще, как будто заканчивая спор:

– Ну ладно, ладно. Мы уже говорили об этом. Хватит. Я же сказал, мы об этом забудем, вот и забудем. Но помимо того, что было и быльем поросло, Кон славный паренек и он заменял мне сына эти последние восемь лет.

– Конечно.

Еще один зоркий, почти враждебный взгляд.

– Я сказал ровно то, что хотел сказать. После того как ты сглупила и бросила меня, он остался и встречал все неприятности грудью. Сказал мне правду – во всяком случае, то, что тогда принимал за правду. Не отрицаю, я много чего наговорил ему, но после того, как все уже было сказано и сделано, что мне оставалось? Мне уже давно трудно было бы обходиться без него, а в последние год-другой так и вовсе невозможно. Он более чем искупил прошлое. Вкладывает в эту землю все, что только может.

– Да. Я знаю.

Белые брови насупленно повернулись ко мне.

– Ну-ну?

Я улыбнулась:

– Дедушка, ну каких еще слов ты от меня ждешь? Все правильно. Я наделала глупостей и бросила тебя, а Кон наделал глупостей, но остался. Один – ноль в пользу Кона. Хотя не забывай, что мне потребовалось больше времени на то, чтобы пережить свою глупость, чем ему… или тебе.

Ненадолго воцарилась тишина. Затем дедушка разразился коротким сухим смехом.

– Ничуть не переменилась. Так ты вернулась, чтобы ссориться со мной, а?

– Дедушка, милый, – покачала я головой, – конечно нет. Но я не очень понимаю, чего ты добиваешься. Пытаешься рассказать мне, какой Кон замечательный? Хорошо, я тебе верю. Он мне и сам рассказывал. Но ты же не можешь винить меня, если я держусь слегка настороже. Восемь лет назад все эти прелюдии вели бы прямиком к сватовству. Надеюсь, я достаточно ясно дала понять, что это невозможно.

– Хм. Ты говорила что-то в этом роде, но с женщинами никогда ведь нельзя знать наверняка, особенно если они начинают молоть весь этот вздор про любовь, перешедшую в ненависть, и тому подобное.

– Ничего подобного я не говорила. Я вовсе не ненавижу Кона. Если бы я испытывала к нему какие-либо сильные чувства вообще, то вряд ли бы вернулась, пока он еще здесь, правда? Я же тебе сказала, что испытываю: равнодушие и довольно сильную неловкость. Дорого бы отдала, лишь бы не встречаться с ним вновь, но раз уж он здесь и вряд ли отсюда уедет… – Я слабо улыбнулась. – Ладно, дедушка, что было, то прошло. Я хотела увидеть тебя, и никакой Кон меня бы не остановил. Ну а теперь, ты ведь никогда не любил начинать такие разговоры просто так. Ты явно к чему-то вел. Так к чему?

Он усмехнулся: