Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

Но их там не было. Ничего, ни единого обрывка прошлого не задержалось в пустых комнатах. Вглядываясь сквозь высокие окна, я восстанавливала тени вчерашнего… Гостиная – кусок обгоревшей обивки, обломок двери и жалкие остатки от некогда прекрасного очага. Библиотека, где на двух стеллажах еще висели полки, а поврежденный камин венчался чем-то похожим на гербовый щит. Длинная столовая, где молодой росток ясеня пробился сквозь разбитые половицы, а папоротник затянул щели в стенах… На верхней площадке в одном окне еще сохранились резные рамы, отчетливо вырисовывавшиеся в лунном свете. На миг могло показаться, будто в нем еще целы узорные решетки, но потом вы замечали, что в пустых гнездах проросли побеги папоротника и какого-то другого растения, которое при дневном свете вполне могло оказаться колокольчиком, а листья и тугие бутоны строгостью форм могли поспорить с чеканкой.

Нет, тут не было ничего. Я повернула обратно. На заросшем травой гравии шаги звучали почти неслышно. На миг я остановилась на верхней ступеньке террасы и глянула через плечо на мертвый дом. Падение дома Форрестов. В ушах моих с жестокой силой зазвенели насмешливые слова Кона, а вслед за ними – другие слова, давно прочитанные и позабытые.

«У времени свои перевороты, все временные вещи имеют свой срок и свое окончание, finis rerum[51], конец имен и отличий, все сущее бренно, и почему бы не де Вер? Ибо где ныне Богун? Где Маубрей? Где Мортимер? Нет, более того – где ныне Плантагенет? Все погребены в урнах и гробницах смерти…»[52]

Величественные слова – слишком величественные для этого. Это был разрушенный дом отнюдь не благородного рода – не Богун, Чандос или Мортимер, – дом всего лишь удачливых и предприимчивых купцов-авантюристов, купивших герб, который никогда никого не вел на битву, – но то, что построили здесь эти авантюристы, обладало красотой и достоинством и было возлюблено ими, а теперь пропало – и красота, и достоинство пропали вместе с ним из мира, который равнодушно взирал, как все это вытекает у него между пальцами, точно вода.

В кустах на краю прогалинки произошло какое-то движение, раздался шелест сухой листвы под ногами, шум тяжелого тела, продирающегося сквозь гущу ветвей. Мне не было никаких причин пугаться, но я, вздрогнув, обернулась, сердце бешено колотилось в груди, а рука на каменной балюстраде внезапно застыла…

Всего лишь овца с толстым ягненком, почти с нее саму ростом, пробиралась сквозь азалии. Увидев меня, она резко остановилась, вскинув голову. В ее глазах и каплях росы на стриженой шерсти отражалась луна. Ягненок издал испуганный крик, который эхом отразился от леса и, казалось, завис здесь навсегда, играя на клавишах пустоты. Затем оба, овца и ягненок, исчезли, точно два неуклюжих призрака.

Я вдруг заметила, что вся дрожу, и, торопливо спустившись со ступенек, поспешила обратно через прогалинку. Под многоярусной тьмой кедра нога моя задела и отшвырнула в азалии что-то увесистое, как противовес от часов. Вспугнутый дрозд с тревожным, невыразимо действующим на нервы стрекотанием вылетел из кустов и умчался прочь сквозь лес – ни дать ни взять колокольчик, который дернули и оставили раскачиваться.

Я снова резко остановилась – как раз у входа на тропинку над рекой, где она пряталась от лунного света в лесной тени.

Постояв там, я сделала было шаг в ту сторону, но передумала. Свой час одиночества я получила – хорошенького помаленьку. Теперь у меня есть что-то вроде дома и пора туда возвращаться.

Чуть сбоку выходила на прогалину подъездная аллея. Свернув туда, я поспешила по ней мимо рододендронов, мимо разрушенной сторожки и дерева, увитого плющом, пока не достигла окрашенных ворот с надписью «УАЙТСКАР» и ухоженной дороги за ними.

Глава 9

Под римскою Стеной,

Под римскою Стеной,В былые дни вот здесьШагал жестоких римлян строй.Норман Тернбул. Нортумбрийская песня

Жюли появилась сонным знойным днем, как раз перед чаем. В воздухе витал запах сена, по канавам пенилась таволга. Отдаленный гул трактора сделался такой же неотъемлемой частью погожего дня, как жужжание пчел в розах. Я не замечала шум подъезжающего автомобиля, пока Лиза не подняла глаза над столом, за которым мы с ней нарезали и намазывали мужчинам бутерброды к чаю, и не сказала:

– У ворот остановилась машина. Наверное, Жюли. – Она закусила нижнюю губу. – Интересно, кто мог ее подвезти? Должно быть, Билл Фенвик встречал поезд.

Я с преувеличенной осторожностью положила нож. Лиза бросила на меня один из своих задумчивых, оценивающих взглядов.

– Я бы на вашем месте не волновалась. После всего остального это сущий пустяк.

– Я и не волнуюсь.