Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

– Вовсе нет. Я подумал о миксоматозе[57].

– А, вы имеете в виду, что кролики все-таки вернулись?

– Да, ох уж эти мне прожорливые чертенята! Не могу забыть, как они расползались по округе, полумертвые, изнемогая от боли, и как их приходилось добивать, да еще не умеючи, страшась, что с первого раза толком не выйдет! А в конце концов становишься до отвращения искусным в этом деле! Может быть, не стоит говорить об этом фермерской дочке, но мне приятно видеть, что кролики снова тут как тут – такие славные, толстенькие и к болезни невосприимчивые. Надеюсь, они подчистую обгложут траву тех мерзавцев, кто нарочно сеял заразу… Но вам-то откуда помнить? Все забываю, что вас здесь не было. Вы словно часть здешнего пейзажа, без вас Уайтскар и представить-то невозможно. Чудесное место, правда?

– Я, разумеется, отлично понимаю, что это non sequitur[58], но ведь прозвучало-то комплиментом! – заметила я.

Дональд явно удивился.

– Да ну? – Он обдумывал мои слова. – А, понял. И впрямь так. Ну что ж, я сам не заметил, что сказал, но все равно не погрешил против истины.

– Верно, – рассмеялась я. – Только тогда вы ни за что не произнесли бы этого вслух.

Дональд улыбнулся краем губ.

– Пожалуй что, и нет. Вот уж воистину проклятие Шотландии – язык на замке.

Но глаза его оставались серьезны.

– Может, и так, – не подумав, выпалила я. – Но чем лучше проклятие Ирландии – язык, на который и щеколды-то нет, не то что замка?

Шотландец непроизвольно усмехнулся, и я поняла, что думает он о том же, о ком с запозданием вспомнила и я, – о Коне. Но сказал он только:

– Или, если на то пошло, проклятие Англии – раздвоенный язык?

Я рассмеялась:

– Да уж, без перепалки нам никак не обойтись! Давняя распря жива и поныне. Благо еще, что мы не всерьез… Вам нравится на юге?

– Очень нравится. В Лондоне у меня недурная квартирка, а по работе приходится много путешествовать.

– А вам бы не хотелось обосноваться в Лондоне насовсем?

Мы уже перебрались через каменный завал, со временем вросший в затвердевшую глиняную насыпь. Внизу, в изгибе карьера, поблескивала вода.

Дональд остановился. Со всех сторон изучил погасшую трубку, которую по-прежнему держал в руках, – внимательно, но рассеянно, словно не будучи уверен, что перед ним такое. А затем запихнул ее в карман.

– Вы подразумеваете, если бы я женился на Жюли?

Столь прямая постановка вопроса застала меня врасплох.

– Да. Да, именно это я и хотела сказать. Может быть, мне не следовало…

– Если бы я женился на Жюли, я бы по-прежнему ездил туда, где моя работа, – без обиняков объявил Дональд. – И это не всегда будет Западный Вудберн. – Он поднял глаза. – Вы пытаетесь дать мне понять, что Жюли захочет поселиться здесь?

– Нет.

– А! Что ж, у меня тоже не сложилось впечатления, будто она неразрывно связана с фермой.

– Не связана. – И, поколебавшись, я с той же откровенностью добавила: – И вряд ли будет.

Дональд внимательно смотрел на меня. У моих ног куртинка серебристого луговника оделась в бледное кружево опушенных семян. Я пропустила траву сквозь пальцы, поднесла к глазам горсть невесомых пылинок. А затем вдохнула поглубже и решительно продолжила:

– Знаете, мне бы и в голову не пришло говорить вам такие вещи, если бы это не было крайне важно. Вы, наверное, уже подумали, что я слишком много себе позволяю; если так, то прошу прощения.

Дональд издал негромкий, не поддающийся описанию звук, нечто вроде «мфм», что в северных краях выражает согласие, протест, интерес, возражение, извинение – словом, все, что собеседнику угодно в таковом услышать. При помощи этого междометия к северу от реки Тайн возможно поддерживать целый диалог, причем вполне вразумительный. В устах Дональда восклицание ситуации не прояснило.

Я разжала руку, и пушинки медленно осыпались на глину.

– Вы уже говорили с Жюли?

– Нет, – просто ответил Дональд. – Все произошло так быстро, видите ли, мы ведь и познакомились-то только восемь недель назад. Я не хочу сказать, что сам не уверен в своих чувствах, но я не знаю, насколько она… ну, то есть она так молода…

– Ей уже девятнадцать. Современные девушки в девятнадцать лет твердо знают, чего хотят.

– В самом деле? – В голосе его послышалась легкая неуверенность, и я подумала, не вспомнил ли Дональд о другой девятнадцатилетней девушке, жившей в Уайтскаре восемь лет назад. – А мне казалось, Жюли отчетливо дает понять, что не знает.

– Вы про Билла Фенвика? Славный мальчик, но, уверяю вас, на его счет вам беспокоиться не стоит.

– Я думал не о Билле Фенвике.

– Так о ком же?

– О Конноре.

– О Коне? – Я захлопала глазами, а затем решительно объявила: – Если спросите меня, так я скажу, что он ей даже и не нравится.

Дональд тем временем уже извлек трубку и теперь набивал ее снова: скорее, чтобы чем-то себя занять, нежели из потребности закурить. Он вскинул глаза, и взгляд его словно бы сделался жестче.

– А мне казалось, Коннор из тех парней, от которых девушки просто-таки с ума сходят.