Гроссмейстер

Если я зажмурился от страха, то глаза Пискова из тонких щелочек превратились в блюдца, то ли от удивления, то ли от негодования. А взгляд Сердюкова стал проясняться. Мотивация придавала сил. Или злость пробуждала мозги.

Наш непосредственный шеф Юрий созванивался с людьми из списка, который они составили вместе с Арсением, а сам Арсений стал беседовать с Сердюковым.

– Скажите, пожалуйста, – спросил Арсений у отца пропавшей девушки, – Маргарита что, так сильно верила в магию? Увлекалась ею?

Георги Петрович изумленно уставился на Строганова.

– Понятно, – пробормотал Арсений, увидев ответ на свой вопрос на лице Сердюкова, и снова поинтересовался: – А почему же тогда у нее в кабинете висит картина с изображением мистического чудовища Ктулху? Справа от стола. Вы что, не видели картину? Или просто не в курсе?

Сердюков нахмурился, отрицательно замотал головой и хотел что-то сказать, но Строганов опередил его:

– Вы же были у нее в кабинете, неужели не помните? Морской пейзаж с осьминогом, – напомнил он.

– Моя девочка не занимается никакой магией! – выпалил он. – Что за чушь? Какой еще…

– А эта картина? – строго поинтересовался Арсений. – Откуда она у нее? Зачем она повесила ее на стену? У кого она ее купила? Что для нее в ней ценного?

– Маргарита не просто ценитель картин! Она искусствовед! – пробился Сердюков сквозь стену вопросов. – Высококлассный специалист по искусствознанию! Она стажировалась…

– Так насчет картины, – скривился Арсений. – Сейчас это важнее, чем страна, где она…

– …в Италии! – Сердюков выглядел очень недовольно. – Какого лешего? При чем тут эта дурацкая картина? Да, я вспомнил ее… Маргарита не хотела ее вешать, но поскольку ей подарили… кто-то из друзей… а она у меня очень деликатная! Она не может обидеть…

– Максим Сечкин? – вставил Арсений. – Он подарил?

Сердюков пожал плечами и заговорил вначале тихо, а потом с нарастающей силой.

– Не помню. Да какая разница? Вы должны понять, что у меня самая замечательная девочка! Умная, тонкая, талантливая! Я все время поражаюсь, в кого она такая? Она всегда готова помочь. А ее выставки? Про нее даже в журнале «Элефант» писали! Это английский журнал про искусство. Какая, на хрен, магия? Она красавица! Умница! И если ее хоть пальцем кто тронет… – Сердюков побагровел от переполнявших его эмоций, голос его стал срываться. – Я верю, что она жива! Верю… в хорошее…

Арсений задумчиво разглядывал Сердюкова. А я тяжело вздохнул. Мне было искренне жаль несчастного отца.

Неожиданно вспомнилась чья-то мысль: дети – это единственная причина, по которой небо не разрушило землю.

– Это хорошо, что вы верите, – серьезным тоном сообщил Арсений. И добавил: – Вера против магии! Суперпоединок!

Мы сидели и ожидали приглашенных людей в том самом зале, где мы уже были несколько дней назад. Я вспомнил подробности этой встречи и вздрогнул: вновь предстояло общение с Сечкиным! А вдруг он уже все знает про нашу ночную вылазку?! Но не решился поделиться своими страхами с Арсением и, чтобы унять волнение, стал разглядывать окружавшую нас обстановку. Строганов, судя по всему, не терзался неприятными воспоминаниями и играл в телефончик, развалившись в красивом кресле. Я, сидя на таком же королевском седалище, нервно гладил резной деревянный подлокотник, инкрустированный, вероятно, слоновой костью, поскольку вряд ли это был белый пластик. Эти произведения искусства были расставлены по всему залу в ожидании гостей.

В прошлый раз я практически не сумел рассмотреть ни позолоту на стенах, ни высоченный расписной потолок. Его расписывал, может, и не Микеланджело, но как минимум Эль Греко.

Сквозь огромные окна с тонкими переплетами проникал яркий солнечный свет и отражался в многочисленных зеркалах, зрительно расширявших пространство. Словом, парадный зал царского дворца. И был он настолько огромен, что Георгий Петрович с Писковым, расположившиеся в противоположной от нас стороне и беседовавшие между собой, могли не беспокоиться, что мы их услышим. Это Строганов, как опытный гроссмейстер, расставил свои фигуры максимально выгодно. Мы с ним уселись неподалеку от входа в зал, а хозяина с его замом он услал в другой конец. Таким образом, вызванные Писковым люди должны были понять, что все происходит с ведома и благословления самого Георгия Петровича, а с другой стороны, Сердюков сидит слишком далеко, чтобы услышать то, что они могут рассказать.

Появилась первая гостья. Это была Валентина Матвеевна. Выглядела она на миллион долларов, включая украшения. На лице – ни тени страха. И только то, что она прискакала в течение тридцати минут после звонка Пискова, могло навести на мысль, что она волнуется, – чего это вдруг ее призвал к себе Сердюков? Разглядывая ее вначале издалека, я гадал про себя: замешана она в этом деле или нет. Вспомнив ее разговор с Юрием, подслушанный нами, я решил, что да, замешана.

Валентина Матвеевна с недовольным видом уселась напротив нас с Арсением, не утруждая себя даже вежливой улыбкой, и произнесла: