Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс

Идти вниз не хочется. Такое бывает. Репортерский пыл твой есть – и вдруг ап! И нету! Я ж не киборг, я живой человек. Посещают порой мыслишки…

В самый ненужный момент. Как это… Сомнения. Действительно! Там, у самолета, может случиться все что угодно. Мина, грузинский спецназ, круча, по которой надо будет карабкаться. Но Уклейн берет меня за локоть, чуть-чуть кивает, прикрывая при этом глаза. Так рэкетиры давят на жертву, уговаривая отдать деньги.

– Давай, давай! Давай до конца.

Он закидывает на мощные плечи свои неподъемные сумки. Я вздыхаю, беру штатив. Спускаемся. Внизу, на поляне лежит самолет. Вернее, здоровенный кусок фюзеляжа. В луже огня. Чуть в стороне фонарь с двумя дырками от попаданий. Рыжий сержант тут как тут. Он склоняется над фонарем, трогает входные отверстия. Уклейн раскидывает провода. Сует мне микрофон. Встаю так, чтоб пламя находилось у меня спиной. Бубню стендап[21].

– Несколько минут назад нашу колонну атаковал грузинский самолет. Но он был сбит. Вот он горит…

Хлоп! За спиной что-то лопается! У меня над ухом, как майский жук, вмиг заморозив сердце, жужжит осколок. И опять замедленный фильм. Откуда-то из области пупка, булькая, к голове поднимается мысль: «Боекомплект. Кранты». Передо мной Леонсио. Он отрывает камеру от щеки и чуть приседает. Движения медленные, как у дайвера на морской глубине. Его рот медленно-медленно искажает гримаса. Он в рапиде! Сбрасывает камеру с плеча, одновременно, как взбесившийся конь, отворачиваясь от самолета. Сбоку параллельным курсом двигается Уклейн. В каждой руке по огромной сумке. Тишина. Только дыхание. В среднем ухе. Мое. Тяжелое, с хрипом. Выгребаю вверх. Куски земли с травой от ботинок Леонсио, как во сне, медленно планируют мне в лицо. Я отбиваюсь от них свободной от штатива рукой. Минута? Две? Выныриваем на дорогу. Так ловцы жемчуга вырываются на поверхность, из километровой пучины. Опять реальная скорость! Швыряем поклажу на землю. Стоим, согнувшись, уперев ладони в колени. Дышим. Воздух густой, как студень. Он с трудом помещается в легких. Лица красные, как после кросса. Внизу, у самолета, грохочут разрывы. Уклейн разгибается. Делает полшажочка ко мне. Двигает локтем в бок. И, словно устав от долгого смеха, выдыхает:

– Ооой…

– Ага…

Весело нам, блин. Конечно. Риск – благородное дело. Часть профессии.

Маленькая ее часть. Многие, многие ошибаются. Думают, стоит рискнуть, снять что-нибудь эдакое, труднодоступное – и ты в дамках! Ты лучший из лучших! Нет. Самый смелый из смелых – может быть. Но лучший из лучших вряд ли. В нашем деле сначала идет репортер, а уже потом лазутчик, герой, супермен. Вот если ты умеешь в суете, в сутолоке моментально разобраться, в чем суть. Если умеешь быстро найти своего героя – молодец!

А если сможешь влюбить в него зрителя – большой молодец! А если ты делаешь это из раза в раз, тогда ты – Профессионал! Смотрите, блогеры вон тоже иногда хорошо пишут. Бывает, прям зачитаешься. Черканут и ждут, когда вдохновение к ним вернется. Репортер же обязан интересно писать всегда. Есть вдохновение, нет… Вынь да положь. Иначе ты фуфло, а не репортер.

А про главных героев… Если идут они в огонь и в воду – всего лишь приходится идти вслед за ними. Вот и все. Риск – только часть профессии.

И еще. Репортер обязан всегда говорить правду. Иначе он не репортер, а спецпропагандист. Вот только война порой вносит свои коррективы.

Я тыкаю Уклейна в бок.

– Слышь, Гарик? А на самолете… Видал? Вроде, звездочки намалеваны? Красные.

– Видал. Может, и у них так?

– Ага… У них… Значит, и летчика мы…

– Че?

– …своего завалили.

Место, где мы находимся, называется Голуанская высота. С нее и Грузию хорошо видать, и Цхинвал. Но… Время к ужину. Пойдут штурмовые группы в ночь или нет? Андрей Гаглоев, рыжий сержант, и еще один контрабас[22]

собираются в Джаву.

– Мы к командарму. Колонны будут стоять здесь. Ночью в город никто не пойдет. Вы как, с нами?

А что? Заодно успеем передать материал в Москву. «Вестям» картинки на сутки хватит. Если ничего не произойдет. Все лучшее – для «Вестей»! А такой картинки, что мы сняли, ни у кого нет! Проезд через «дырку», наши военные колонны, Джава с ополченцами, бомбежка, раненые, эвакуация беженцев, последствия боя на Гуфте, командарм и залпы «Града» на Дзарской дороге. Конечно, в городе ребята работают, скорее всего, продуктивнее. Там бои идут. Там основная движуха!

Прыгаем в «семерку», отчаливаем. Едва заворачиваем за бугор – свист и грохот, резкие хлопки. Возвращаемся. На Голуанской высоте пыль. Куски дерна шлепаются на грунт, возвращаясь из облаков. Не иначе кто-то запустил по нам пару-тройку гранат из подствольника. Пехота, кашляя, появляется из-за брони, отряхивается и матерится. А мы уже мчимся назад, к Джаве. Горная дорога, поворот, еще один… Впереди на такой же легковушке Гаглоев и контрабасы. Вдруг слева стрельба. Паркуемся в теньке. Военные забираются на косогор. Мы следом.

Ага! Огневая точка. Несколько молодых осетин. Станковый гранатомет «Пламя» плюет «вогами»[23] как раз в сторону нашей пехоты. Гаглоев взбешен.