Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс

Я не ослышался? Устали бойцы! Война идет всего сутки, а уже и уставшие появились. Вот это формулировочка: «Устал защищать Родину». Ладно, не мое дело лезть в компетенцию президента. Вон мои солдаты, мои братья – за них мне и надо беспокоиться.

Хрулев прерывает команды Кокойты, постукивая пальцем по циферблату своих наручных часов.

– Значит так! Вы сейчас идете, а я в десять тридцать начинаю движение! Устраивает?

– Устраивает.

– Вот смотри, сейчас сорок три минуты…

– Да-да, только остальные у меня подтянутся…

– Вот смотри, я начинаю работать через тридцать минут после того, как вы дойдете. Вы мне говорите, я тридцать минут жду – и вперед!

«Чайка» по-прежнему центр мира. Вернее, центр войны. Из люка БТРа слышны обрывки радиообмена:

– «Липа», «Липа», прием.

– Сейчас не обстреливают. Но был обстрел.

– «Липа», «Липа», прием.

– «Берет», «Берет», я «Барс», прием.

– Какой там наш! Это грузинский танк горит!

Хрулев в прекрасном настроении. Шутит. Кокойты не отстает: «Придем, парад на площади сделаем!» Хрулев: «А мне запретили смотр техники. И что-либо в городе расставлять».

Я подвигаюсь к командующему поближе:

– Что-то авиации я нашей не вижу!

– А целей-то для них нет. Бомберы работают. Где положено.

– Так вон, говорят, танки грузинские выходят, это что, не цель?

Хрулев, улыбаясь, отвечает:

– Ничего, у нас мат есть и кулак!

Кокойты озабочен:

– Самое главное, чтоб у нас координация была.

И уже своим:

– Давайте! Задерживаем уже.

А Ротный выжимает в руке шлемофон, как кистевой эспандер. Взгляд сосредоточенный. И смотрит он вдаль, сквозь всех нас. Понимаю. Я его понимаю. Всей душой, всем сердцем он там, в городе, рядом с другом со своим, с «Липой». Он воюет!

– Остальные где твои «коробочки», «Ястреб»? Да, я понял. Я тебя принял.

Добавляет, уже глядя на Гостева:

– Он сам не может понять, где его две «коробочки».

Гостев азартно взмахивает кулаком:

– Скажи ему, пусть открывает огонь!

– Огонь! Огонь, «Липа»! Я «Барс», прием! На приеме для «Запала».

Осетинские силы строятся в три шеренги вдоль края поляны. Ого, это что-то новенькое на войне. Надо построиться, чтоб тебя быстрее из минометов или с воздуха упороли. Да… Войско… Ополченцы, одним словом. В основном, взрослые мужики. Старательно выравнивают ряды. Поляна бугристая. Не больно-то ловко у них получается.

Ленькину камеру как-то не замечают. Да и наша махра тоже не обращает внимания. Вот это условия для работы! Мы одни, больше репортеров нет. Вне конкуренции. Они или в городе или там, в Джаве. Леонсио и Уклейн – братья Люмьер. Строчат, как на учениях. Да мне самому до конца не верится, что это война. Забылся и летчик, нами убитый, и раненые осетины в санчасти, и плач старика со старушкой над родными развалинами. А здесь… Жара. Солнце печет. Там по рации кричат, тут построения городят… Маневры, да и только!

Хрулев видит, что работа кипит. Не вмешивается.

– «Барс», «Липа» на приеме.

– Он не сможет вести огонь по этой цели. Он не достанет.

Ротный меняется в лице и, волнуясь, говорит с «Липой» громко, медленно, с расстановкой. Тоном учителя, который объясняет что-то сокровенное любимому ученику. А мне ясно: Ухватов там или что-то важное обнаружил, просит уничтожить, либо сам встрял, просит огневой поддержки. По любому артиллерия не достает. Не может ему помочь.

Хрулев азартно продирается к карте сквозь кучку работающих офицеров:

– Давай небом туда долбанем (другое слово, другое)!

Кричит Ротному:

– Стой!

И тут же авианаводчику:

– Иди сюда! Готов? Вот цель!

Молодой офицер с допотопной радиостанцией в руках смущенно и быстро мотает туда-сюда головой, так собака от воды отряхивается:

– Нет, нет! Они неуправляемые! Они сами по себе работают. Они там, в России задачу получают!

Так. Понятно. Авиации не будет. Летчик заболел. Как это «они сами по себе работают»? А мы? Нас кто с воздуха прикрывать будет?

Вспоминаю Серегу Буянкина. Гоняли мы с ним у нас в Монине за ВВА имени Гагарина в хоккей. Играли, то есть, в одной команде. Буянкин сам летчик. Писал диссертацию, что-то типа «Поддержка пехоты фронтовой авиацией в наземном бою». В конце концов Серега защитился и пропал. А встретились мы через год.

– О-о-о, Серега! Ты где?

– Вот в жэке работаю!

– Врешь!

– Сань, уволился! Как служить? На эту зарплату разве семью прокормишь? Да еще по четыре месяца деньги не выдают!

Вот так! «Убили Петруху, Павел Артемьич!» Был бы Серега, может, помог бы он нам здесь.

И Дима Петров уволился. Мой школьный товарищ и сосед по дому. Его диссертация была на тему воздушной разведки. Вызвал его как-то начальник академии и спросил:

– А вы, говорят, майор, бананами торгуете?

– Так точно, товарищ генерал! Торгую! Дети. Третий месяц деньги не платят, вы же знаете.

– Ты, майор, выбирай: или служба, или бананы.

Дима выбрал бананы. То есть сытых детей. И сейчас в шоколаде. А мы в говне, вернее в окружении, на этой Галуанской высоте. Без авиации.