Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс

– Вы что творите!

Тот, что за гранотометом, пьян. Сильно. Короткая перепалка, хватание за грудки.

Так… Мы, похоже, мешаем кое-кому защищать Родину. Контрабасы быстренько разъясняют, где мы, а где враг. Грубо, с насилием, но доходчиво. Гаглоев плюется. Уезжаем.

В Джаве ночь. Пустота. Лишь на площади возле милиции люди. В форме, с автоматами. Ополченцы сосредоточены. Уходят на дежурство, приходят.

Тут же ребята из «Вестей». Группа Виталика Акиньшина. Прибыли к нам на подмогу. Инженеры с портативной «монтажкой». Они готовы передать наш материал по интернету. Виталик озабочен.

– Москва приказала сейчас же выехать из Джавы в Цхинвал и выйти в эфир!

– А что там, в Цхинвале, ты знаешь?

– Не знаю. Приказали. Поеду.

Да… Очередной приказ… Опять какая-нибудь девочка из редакции. Если он станет отнекиваться, в Москве это воспримут как трусость, слюнтяйство и т. д.

– Подожди, подожди, Виталя! В городе сейчас такая неразбериха начнется! Я туда сам на рассвете пойду! А ты здесь меня поддержи! Поработай на линии Гуфта – Джава!

– Сань, ну ты же знаешь, приказали – все. Как ты спорить будешь? «Города».

«Города» – это обозначение нашего подразделения на «Вестях». Занимаются они сбором и обработкой информации из регионов. Виталик не очень хочет ехать, но по виду – готов двинуть в столицу Южной Осетии прямо сейчас.

Звоню в Москву. Беседую с молоденькой девушкой, которая и отправляет Акиньшина в ад.

– Здрасьте! Сладков. Мы тут с Акиньшиным. Зачем ему сейчас, ночью ехать в Цхинвал?

– Пусть едет и сразу выходит в прямой эфир.

– С какой информацией?

– Ну как… Картинку свежую даст.

– Какую? Там ночь! Сплошная темень, ни витрин, ни фонарей… Где наши – неизвестно, где грузины, тем более. У штаба, охраняемого, в Цхинвале наша вторая тарелка есть, там Андрей Чистяков. Акиньшин возле штаба миротворцев не нужен. Лишь бы еще одну группу в город затолкать? Ну заедет он, если доедет живой, ну встанет на первой попавшейся улице, врубит софиты, камеры. Живая мишень!

– А что делать?

– Я сейчас вам сгоняю самую свежую картинку. Много! На день новостей хватит, если хуже чего не грохнет. Ночуем. Завтра Виталик работает по беженцам, по Джаве, Гуфте… Новые силы подходят. А у меня контакт с военными. Рассветет – выезжаю в город с первой же бронеколонной. Выйду в эфир уже с «тарелки» Чистякова, надеюсь, пробьемся к ней.

– Ну-у… Договорились.

– Мерси.

Виталик качает с сомнением головой. Но все же остается. И правильно.

Ведем братьев по оружию на нашу «хату». Колбаса, хлеб. Немного водки. Мои не пьют. И я не пью. Сушусь уже, наверное, с полгода. Инженеры и Виталик с оператором Димкой Малышевым опрокидывают по рюмочке. Раскладываемся по постелям.

С Димкой мы начинали в Чечне еще накануне первой войны. Сейчас вот здесь встретились. Долго не болтаем. Сон.

Утром кусаю хлеб с колбасой. Глоток воды. Мне на войне почему-то все время хочется жрать. Не есть, не кушать, а именно жрать. Рвать мясо клыками, брызгая на кольчугу жиром. А мослы оставшиеся бросать рыцарским псам.

Еда и война… Когда-нибудь я напишу на эту тему книгу. Если не пристрелят сегодня здесь, в Южной Осетии. Как там говаривал Гуслик, персонаж Яноша Пшимановского из романа «Четыре танкиста и собака»: «Какая ж война на голодный желудок?» И то правда.

Грузимся. Полтора часа тряски – и мы опять на Галуанской высоте. А там уже варится каша! Военные мечутся. И, что приятно, вокруг ни одного журналиста. Хорошо. Я не терплю конкурентов.

Никогда не любил репортерский хлеб с кем-то делить. Там где двое, трое – уже не эксклюзив. Да, согласен – поганенький термин. «Экс-клю-зив». Да я и не употребляю его совсем. Но как назвать твое детище, твой собственный сюжет, твою идею, твой план, к которому, вот так просто, может присоседиться коллега? И, что самое обидное – по полному праву. Жаловался мне как-то Витя Сокирко, мой дружок из «МК»: «В девяносто втором в Таджикистане только я тему надыбал! И такая классная! И вокруг никого. Только начал с людьми работать – машина тормозит рядом. „Вести“, Леша Самолетов. „Салям алейкум, православные! Что тут у вас?“ Ну и слизал у меня темку. Саша! Так мне обидно стало». И я Витю понимаю.

Камера, штатив подмышкой, продвигаемся вглубь поляны. Возле «Чайки» снова совещание. Глазам не верю: ПКП[24] не оборудован! Ни окопов, ни траншей! Золотое правило пехоты забыто: «Встал хоть на минуту – окапывайся!» Штаб работает прям на траве. Обстрел начнется – касками, да что там касками, ложками будем землю рыть. Ладно, что я тут лезу со своей авиационно-замполитской рожей, командиров и так хватает. У брони вон Ротный, вчерашний мой знакомец. Не то что не здоровается – даже не глядит на нас! Рядом комполка Гостев, и еще начальник артиллерии полка, в танковом шлемофоне. Остальные его зовут Николаем. Ротный на связи, в наушниках, с кем-то переговаривается.

– «Липа», «Липа»! Я «Барс»!