Грозовой перевал

– А вы вообще-то знаете, что означает слово «жалость»? – спросила я, торопясь забрать свою шляпу и уйти. – Вам когда-нибудь в жизни довелось ее испытывать?

– Положи свою шляпку, Нелли, – резко прервал он меня, видя, что я собираюсь в обратный путь. – Ты останешься здесь до тех пор, пока мы не поговорим. Подойди сюда и слушай: я тебя либо уговорю, либо заставлю сделать то, что мне нужно, – выхода у тебя нет. А нужно мне одно – увидеть Кэтрин, и без промедления. Клянусь, я не замышляю причинить вред, не хочу вызвать переполох, не стремлюсь вывести из себя или оскорбить мистера Линтона. Я только хочу услышать из ее собственных уст, как она себя чувствует и что вызвало ее болезнь. И еще мне надобно спросить ее, что я могу для нее сделать. Прошлой ночью я пробыл в саду вашей усадьбы целых шесть часов и этой ночью опять там буду. И я буду приходить каждую ночь и каждый день, пока не представится возможность проникнуть в дом. Если я столкнусь с Эдгаром Линтоном, я, ни секунды не колеблясь, собью его с ног и так его отделаю, что он будет лежать тихо, пока я не уйду. Если ваши слуги попытаются меня остановить, придется мне пригрозить им пистолетами. Но не лучше ли предотвратить мое столкновение с ними или с их хозяином? Ты с легкостью можешь это устроить. Я дам тебе знать, когда приду, ты меня впустишь в дом так, чтобы никто не видел, Кэтрин будет одна, и ты проследишь, чтобы нам никто не мешал, пока я не уйду. В этом случае твоя совесть будет спокойна, ты ведь не допустишь неприятностей, не будешь способствовать злу.

Я принялась горячо возражать. Ведь негоже мне было предавать моего хозяина. Кроме того, я прямо сказала Хитклифу, что с его стороны жестоко в своих собственных целях пытаться разрушить спокойствие миссис Линтон. «Любые события, даже самые обыденные, волнуют ее сверх меры, – объяснила я ему. – Она сейчас словно комок нервов. Ваш приход будет для нее тем потрясением, которое она может не пережить. Прошу вас, сэр, не настаивайте! Иначе мне придется рассказать мистеру Линтону о вашем замысле, и он примет меры, чтобы оградить свой дом и всех домочадцев от такого недозволенного вторжения».

– Значит, я тоже приму меры и запру тебя, женщина! – вскричал Хитклиф. – Ты не покинешь Грозовой Перевал до завтрашнего утра! И не рассказывай мне сказки, будто Кэтрин не выдержит встречи со мной. И не хочу я, чтобы мой приход стал для нее потрясением, – подготовь ее, спроси, можно ли мне увидеть ее. Ты говоришь, она никогда даже не упоминает моего имени, и обо мне при ней не говорят. А с кем ей толковать обо мне, если я – запретная тема в доме? Она думает, что все вы – соглядатаи ее мужа. О, я уверен, она страшно мучается своим одиночеством среди вас! Я знаю ее так хорошо, что даже по ее молчанию могу догадаться, что она чувствует и чего натерпелась. Ты говоришь, она – комок нервов, она пребывает в тревоге – тогда где же то спокойствие, которое, по твоим словам, на нее снизошло? Ты говоришь, что разум ее отказывается ей повиноваться. Но ведь провалиться мне на этом месте, если я не чувствую, как пустота вокруг нее просто-напросто сводит ее с ума! И этот жалкий слизняк ухаживает за ней из чувства долга

и добросердечия, не так ли? Может, еще скажешь, что из жалости и милосердия? Он с таким же успехом может посадить дуб в цветочный горшок и ожидать, что тот разрастется, как и вообразить, что в состоянии вернуть Кэтрин к полной жизни на бедной ниве своих мелочных забот. Давай-ка определим раз и навсегда: либо ты остаешься здесь, а я попробую силой проложить путь к Кэтрин, отринув с моей дороги Линтона с его лакеями, либо ты будешь мне другом, каким ты была до сих пор, и будешь делать то, о чем я тебя попрошу. Решай сама и сейчас же, потому как нет мне резона ждать ни одной минуты, если ты предпочитаешь из упрямства и вредности характера стоять на своем!