Группа поддержки для выживших девушек

Но я не знаю, что делать дальше. Ударить его? Связать и засунуть в рот кляп? Я поворачиваюсь к его брату.

– Не говори маме, – шепчет Скай Пэксу.

Глазки маленького придурка сужаются до булавочных головок.

– И сколько тебе заплатили? – шепчет он.

Хорошо хоть теперь шепчет, а не орет.

– Вам лучше дать ему что-нибудь, – говорит мне Скай.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.

Пэкс переминается с ноги на ногу, поворачивает голову, смотрит внутрь дома, потом поворачивается ко мне с ухмылкой хеллоуинской тыквы.

– Купите мою книгу, – говорит он, размахивая своим комиксом, который он пытался всучить мне раньше.

– Как насчет пяти долларов? – шепчу я, копаясь в моем бумажнике.

– Как насчет сотни? – говорит он.

Я скептически смотрю на него, но он серьезен. Я смотрю на Ская, но он только пожимает плечами. Очень полезно. В заложницах у младшего братца. Я отсчитываю пять двадцатидолларовых купюр и вспоминаю, что чувствовала я, имея младшую сестренку. Эти воспоминания пронзают меня болью, отчего я начинаю ненавидеть этого щенка еще сильнее. Он сует мне в руки комикс, я беру его, засовываю в мою сумку.

– Сайонара[27], дурачье! – смеется он.

– Идем скорее, пока он не передумал, – говорит Скай, и мы выходим из гаража доктора Кэрол в темноту.

Джонатан Стоукс, «Визжащие девственницы и монстры мачете: Сотворение слэшеров», 2008

Группа поддержки последней девушки VII: Сын последних девушек

– Я бы предпочел, чтобы вы не сидели на полу, – говорит Скай, переключая передачи. Я сложилась в пространстве перед пассажирским сиденьем, сидела там, прижав подбородок к коленям, спину – к двери, голову – к крышке бардачка. Снаружи есть глаза, и они ищут меня. Я не желаю рисковать.

– Этот вопрос не обсуждается.

Скай вздыхает и продолжает вести машину, свет встречных фар пробегает по его длинному лицу справа налево. Справа налево. В машине меня всегда клонит в сон, я обо что-нибудь стукаюсь головой, веки у меня тяжелеют, легкие наполняются запахом сна.

Он делает правый поворот, и дверная ручка ударяет меня в бок. Моя тревожная сумка стоит на сиденье, она частично расстегнута, а моя рука просунута внутрь, держит мой.22. Ладонь на рукояти потеет.

– Что еще за штуки? – спрашивает Скай.

– Что? – говорю я.

– В моей комнате вы сказали, что видели штуки, рядом с которыми то, что смотрел я, просто «Дора-путешественница»[28], – говорит он. – Какие такие штуки?

Это один из знаков, предупреждающих об опасности, ненормальные сексуальные интересы. Сон у меня проходит. Я проверяю, надежно ли держу пистолет в руке.

– Прощу прощения, – говорит он. – Это можно принять за извращенный интерес.

Он стреляет глазами вниз, на меня, улыбается смущенной полуулыбкой. Я помню, как мне было стыдно за те слова, что вылетали из моего рта, когда я была лишь немногим моложе, чем сейчас он. Я не хочу портить ему настроение.

– Есть один тип по имени Кеннет Хэмпсон, – говорю я. – Он работал в лагерях бойскаутов близ Ларедо под именем Жнец Пустыни. Он организовал в тюрьме дело и теперь продает там пробирки со своим семенем под названием «Семя Жнеца».

– Не может быть! – говорит Скай. – Продолжайте!

– Из тюрьмы его семя выносит охранник в термосе, – говорю я. – А потом продает онлайн.

– Откуда вы знаете? – спрашивает он.

– Вокруг же целый мир, – говорю я. – Каждый хочет получить чуток этой дури. Ее называют «убийствострастие». Земля из могил их жертв. Платье, которое надела Коллин ван Дьюзен на выпускной вечер, когда Рыцарь в Белом Бархате отсек ей голову[29]. Его продали за восемь тысяч долларов.

– И как это людям сходит с рук? – спрашивает он.

– Ее платье продали родители, – говорю я. – Иногда деньги человеку нужнее, чем самоуважение.

– А вы когда-нибудь такое делали? – спрашивает он.

Вопрос справедливый, но меня он приводит в ярость. Он сунул палец в незажившую рану. Я считаю до пяти, чтобы успокоиться.

– Нет, – лгу я в ответ.

– Вам нравится вся эта фигня, – говорит он, и это утверждение, а не вопрос, и в его голосе слышится осуждение, как у его матери.

Дорога делает поворот, и он, прежде чем вписаться в него, крутит головой, оценивает трафик. Теперь мы едем с такой скоростью, что мне приходится кричать, чтобы он услышал меня – уж очень громко ревет двигатель.

– Скажи мне, каким образом я выбрала это, – говорю я. – Скажи, как это я по собственной воле предпочла такую жизнь. Я занималась своими делами, а ко мне в дверь вошел монстр. Не потому что я игнорировала знак «вход запрещен» или незаметно прокралась в старую психушку, не потому что я построила мой дом на старом индейском кургане. Я не «напрашивалась на это» – это со мной сделали.

– Да, – громко отвечает он. – Но вы продолжаете жить в этом. Я что говорю: по словам мамы, все это случилось сто лет назад. Вы могли бы двигаться дальше.

Моя спина убивает меня. Поза, в которой я сижу, уничтожает мою левую почку, которая была в плохом состоянии со дня визита Рикки Уолкера. Я борюсь с желанием усесться на пассажирское сиденье.