— Правильно. Такая кода прозвучит в миноре, — сказал Александр Петрович серьёзно. — Но сонатную форму можно понять не только на примере музыкальных или литературных произведений. Даже в одном вашем дне, любом дне, можно увидеть сонатную форму. И героем такого произведения будете вы сами.
Антошка удивился: как же это так?
— Утро. Вы встаёте. Вы полны сил, — продолжал Александр Петрович, словно услышал его вопрос. — Для себя вы примерно знаете, как сложится сегодняшний день. Планируете, что надо сделать то-то и то-то. Это экспозиция…
— Ну да… А если по утрам только спать хочется? Тогда какая это форма? — перебил Серёжка Алдонин.
— А такое в твоём возрасте разве бывает? — удивился Александр Петрович. — Где же молодая энергия? Где юные свежие силы?
— Ещё как бывает! — заверил Серёжка.
— И мне спать хочется, — призналась Катя.
— И мне… И мне, — стали говорить другие ребята.
— А если на уроке спишь и тебе сны снятся? Это что тогда? — спросил кто-то.
— Сны — это отголоски прожитого дня, эхо ваших мыслей, переживаний, — улыбнулся преподаватель.
— Эхо? — переспросила Катя. — Как в горах?
— Ого… Круто! Теперь мы в горах! — хмыкнул Серёжка.
— В жизни всякое бывает, — повернулся к нему Александр Петрович. — А уж если на жизнь художник посмотрит, то и сны его становятся хоть сказкой, хоть эхом в горах. Деревья вырастают до облаков, трава делается синей, облака оранжевыми — и люди у него летают как…
— Бегемоты! — закончил Серёжка.
Все засмеялись.
— А почему нет? — спросил Александр Петрович. — Кто-то полетит как птица. А кто-то — как бегемот. Потому что в искусстве всё возможно. У настоящего художника и бегемоты летают как птицы… Но мы отвлеклись. Теперь давайте поговорим более конкретно. Я вам привёл в пример лишь одну из музыкальных форм — сонатную. А музыкальных форм много. Надо только, когда вы начинаете что-то сочинять, обязательно форму будущего произведения представлять.
Антошка закрыл глаза и стал представлять музыку стеклянного дождя. Какая это форма?
— Теперь давайте разберём на примере сонаты Моцарта те положения, о которых мы с вами говорили. — Александр Петрович подсел к роялю, стал играть сонату.
После урока, когда все ребята разошлись, Антошка дал Александру Петровичу послушать запись «Стеклянного дождя». Пьеса учителю понравилась. Он прослушал её несколько раз, а потом сказал, что именно эту пьесу они будут играть в марте на смотре юных композиторов.
— Как я буду её играть? — спросил Антошка. — Там ведь два пианино. И флейта. Я один не смогу…
— Это уж моя забота, — успокоил Александр Петрович.
— А на флейте пусть Катя играет, — тихо попросил Антошка.
Александр Петрович легко согласился:
— Хорошо, пусть Катя играет. Я, дорогой ты мой человек, не против. Пусть будет Катя…
В больнице
Стразу после занятий Антошка с мамой поехали в больницу. Папа им страшно обрадовался. Поговорил с Антошкой про школьные дела, спросил, что он сейчас сочиняет. Потом мама стала рассказывать папе о проблемах на работе. Антошка послушал-послушал разные непонятные слова, и скоро ему стало скучно.
Он поколупал папин гипс, который выглядел совсем не страшно, а даже смешно — как будто папа занял ногу и руку у статуи в парке, примерил и носит. А чужая рука и нога-то ему малы — и из гипса торчат папины пальцы. Мама велела гипс не трогать и опять завела свой взрослый разговор. Антошка потихоньку вышел из палаты.
Длинный коридор был пуст, но многие двери открыты, и Антошка пошёл по коридору, заглядывая в палаты. В одной он увидел старушку. У неё была загипсована шея. Старушка сидела на кровати и вязала носок. Увидев Антошку, она ласково ему улыбнулась.
В другой палате четверо дядек играли в карты. У одного была правая рука в гипсе, и он держал карты в левой. У другого в гипсе была левая рука, и он держал карты в правой. У третьего были загипсованы обе ноги, и он мог играть двумя руками. А зато у четвёртого были загипсованы обе руки. Он сидел рядом с игроками, заглядывал в карты то к одному, то к другому, то к третьему и давал советы. Заметив, что Антошка смотрит на них, дядька с загипсованными руками неожиданно показал ему язык. Антошка в ответ тоже показал язык. Тогда дядька что-то громко сказал, остальные посмотрели на Антошку, и он подумал, что сейчас они все покажут ему язык. Но дядьки отвернулись и опять стали играть в карты. Антошка отошёл от двери.
На пороге третьей палаты он замер. В этой палате было только две койки. Одна пустая. На другой, как ему сначала показалось, лежала большая кукла. «Кукла» была вся в белом, от ног до подбородка. И даже на голову была надета белая шапочка.