Грустный гном, весёлый гном

В артистической Катя сразу забилась в дальний угол комнаты, повернулась к мальчикам спиной. Антошка заметил, что плечи её вздрагивают, — Катя плакала. К ней подошла какая-то девочка, обняла, стала что-то говорить утешительное.

Антошка посмотрел на Алдонина. Он был уверен, что Серёжка подойдёт к нему и попросит прощения за то, что забыл текст. Серёжка действительно подошёл.

— Вот и получается, что ты не фотограф и не композитор, а урод… — тихо сказал он.

До Антошки смысл сказанного дошёл не сразу. Он только понял, что Серёжка не извиняется, а, наоборот, в чём-то его обвиняет.

— Ты же ошибся… — сказал Антошка растерянно.

— Я?! — воскликнул Алдонин. — А ну повтори, что ты сказал! Я?! Ошибся?!

Антошка ничего не ответил. Он вдруг подумал, что, может быть, Серёжка действительно не понял, что ошибся.

— Чего молчишь? Сам облажался, а на меня сваливаешь?

К ним подошёл взрослый парень с гобоем.

— Да ладно вам, пацаны, — сказал он, — всякое бывает. Не ссорьтесь. Потом спокойно всё обсудите. Сейчас смысла нет: оба взвинченные. Всё равно не поймёте друг друга.

— А что он говорит, будто я ошибся? Когда я ошибался?! — сказал Алдонин возмущённо.

— Что, никогда не ошибаешься? — усмехнулся гобоист. — Ну-ну…

Но тут дверь в зал открылась, и он вместе с другими ребятами из камерного оркестра пошёл на сцену.

— Так это я, по-твоему, ошибся? — громко спросил Алдонин. А потом вдруг быстро наклонился к Антошке и в самое лицо прошептал: — Докажи!

Антошка посмотрел в близкие сейчас Серёжкины глаза, увидел в них страх и отчаяние, и вдруг понял, что Алдонин всё знает: что сам ошибся, что подвёл и его, Антошку, и Катю, и Манану Арчиловну, и Елену Владимировну, и Александра Петровича, и школу, — что всё это он знает и понимает, но всё равно обвиняет его, Антошку! И это было непонятно. Непонятно и очень обидно. Обидно так, что вдруг захотелось плакать.

Но Антошка сдержался. Отошёл от Алдонина. Серёжка как ни в чём не бывало направился к Кате, начал ей что-то горячо говорить. Антошка видел, как она подняла голову, стала слушать Серёжку. А на Антошку ни разу даже не оглянулась.

И это показалось намного обиднее Серёжкиных обвинений. Ведь он так старался, чтобы и Катя сыграла свою тему, которую так долго и прилежно учила! А получилось, что она простояла на сцене в своём красивом платье, с красивой причёской, с флейтой в руках и не сыграла ни одной ноты. А теперь Серёжка скажет, что это Антошка во всём виноват. И Катя, наверное, ему поверит. Потому что Серёжка раньше правда никогда не ошибался.

Антошка выскочил из «предбанника», по коридору на лестницу, с лестницы в холл — и спрятался за одеждой в гардеробе.

Чужие ошибки

Антошку жгла обида. Лицо горело. Он смотрел в забранное решёткой окно раздевалки, как ветер крутит снежинки, как снежинки падают на вычищенную тёмную дорожку и тут же тают, будто проваливаются сквозь асфальт. Мимо школы шли люди, проезжали машины, а над ними стелились низкие унылые облака.

Антошка опять стал думать о Серёжке.

Алдонин хоть раньше и посмеивался над ним, но ему всё же хотелось подражать — его игре, его технике, как он, когда играет, закрывает глаза и поднимает голову. Антошке это всегда казалось очень красивым — вот так играть. И теперь этот красивый талантливый Алдонин, которого все вокруг так хвалили, обвиняет его, Антошку, в том, в чём сам виноват!

Вдруг Антошка понял, что ему стыдно за Алдонина. И это было странное чувство, когда стыдно не за себя, а за другого.

— Что же ты делаешь, Антон? Ну куда ты сбежал?! — к нему пробралась между вешалок Елена Владимировна, взяла за руку, повела в холл, усадила на скамейку, сама села рядом. Взяла его ладони в свои. Руки её были тёплыми и ласковыми.

И Антошке опять захотелось заплакать. Но он и тут сдержался, отнял руки, опустил голову.

— Давай поговорим, — сказала Елена Владимировна. — В классе ребята. А мы лучше здесь… — Она помолчала, потом сказала: — Я знаю, что ты не виноват, Антон. Ведь я слышала вас. Это Серёжа свой текст забыл. Возможно, от волнения. Но мне кажется, от слишком большой уверенности в себе. Так бывает: человек уверен, что никогда не ошибётся, и однажды обязательно ошибается. Понимаешь меня? Но ты — умница… Как ты пытался всех выручить! Это было здорово, правда… У тебя очень большие способности к импровизации. Такой дар — редкий дар. Ты не обижайся на ребят, что не смогли тебя подхватить. Не все умеют импровизировать.

Елена Владимировна опять помолчала.

— Не хочешь рассказать, что у вас с Серёжей после выступления произошло?

Антошка опустил голову ещё ниже. Ему очень не хотелось жаловаться на Алдонина.

— Не хочешь рассказывать — не надо… — вздохнула Елена Владимировна. — Только я ведь знаю, что Серёжа тебя во всём обвинил. Будто это ты ошибся.

Антошка быстро посмотрел на Елену Владимировну. Опять опустил голову.

— Мне Катя сказала. Она сама удивлена, что он так поступил. И очень за это на Серёжу обиделась.

— Обиделась?!

— Ещё как! Они сильно поругались.

— А зачем он так сказал? — тихо спросил Антошка.

Ему стало легче от того, что Катя Алдонину не поверила.