Гуд бай, Арктика!..

– Не грусти, – утешал меня мой папа Лев. – Что тебе далась эта Арктика? Выйди во двор, сядь в сугроб, подрейфуй немного – и домой!

С тех пор я перечитала горы книг разных мудрецов, и все они твердили мне об одном: надо осторожно мечтать, потому что Существование рано или поздно исполнит все наши желания.

Папа! Видишь? Твоя непутевая дочь сидит на леднике Галли-брин, где сам Баренц останавливался на пути к бессмертию и славе, всего в шестистах милях от Северного полюса, – и тихо поет песню, которую ты когда-то напевал, подыгрывая себе на аккордеоне:

…И-ивушка зеленая,

Над рекой склоненная,

Ты скажи, скажи, не тая,

Где-е любо-овь моя?

Глава 22

«В привилегированном обществе тысяча золотых украшений»

– Ой, – сказал драматург Михаил Дурненков, – опять красота. – Он вчера сочинял пьесу допоздна про изменение климата, поэтому вышел на палубу невыспавшийся, в тапочках и с чашкой кофе.

За бортом проплывали айсберги, голубые в синеву, а за плавучими льдами огромной стеной вставал фронт ледника, вдоль которого, метрах в тридцати, распустив паруса, почтительно и осторожно, как при встрече с китами, плыл «Ноордерлихт», не нарушая тишины, настолько медленно, что казалось, корабль стоит, а ледник проплывает перед нами во всей своей мощи и великолепии. Такого количества льда мы сроду не видели.

Лед был всюду, он окружал нас полупрозрачным куполом, излучая сверкание и колоссальную энергию. Эта энергия обладала огромной проникающей силой: она очищала и наполняла тебя от макушки до пяток, делая соучастником своих таинств.

Для пущей торжественности Пол DJ Спуки всем по очереди давал слушать ораторию Горецкого, попутно инструктируя, как надо совмещать музыку с живым арктическим пейзажем. Льдины отражались в небе, северные капитаны такой белый отблеск зовут «ледяное небо».

Увековечивая игру взаимных отражений, Леня перевел фотокамеру в режим видео, чтобы наши дети и внуки, а когда появятся, и правнуки, могли часами наблюдать эту медитативную картину, сосредоточившись на ощущении Вечности. И чтобы в конце концов доконать их этим зрелищем.

– Идет корабль во льдах и распространяет запах коричного печенья, – заметил Леня. – Нерпы думают: «Елки-палки, какая жизнь-то у них там, где маленькие светлокожие тюлени плывут на красной льдине».

– А представляете, как тут будет, когда нас не будет? – отозвался Миша.

– И не будет этого запаха печенья, – добавила я.

– Запах печенья за спиной дает ощущение жизни и уверенность в том, что мы существуем, – сказал Леня.

– Совершенно работать не хочется в такой обстановке, – вздохнул Миша. – Только циничное сознание должно спасти нас от необратимого преображения. Давайте поговорим о деньгах. Вот вы сколько получаете?

– Мало, хотелось бы еще, – с готовностью поддержал разговор Леня. – А ты, Миша, наверное, много?

– В нефтяные годы набегало, а сейчас – никакого сравнения, – отвечал с грустью Миша. – Помнится, нам с братом отвалили приличный гонорар в Стратфорде-на-Эйвоне, на родине Шекспира. После премьеры актеры быстрей зрителей побежали занимать места в паб «Dark and Dirty». Колоритное местечко – стриптиз-бар, мулатки ходят с силиконовыми грудями. Славка, брат, спустился в туалет, а там огромный негр – намочил ему руки и спрыснул одеколоном. Так Славка все ему деньги с перепугу и отдал.

Разгребая льдины веслами, мы причалили на «зодиаке» к берегу, который приветливо встретил нас беленьким снежком, песчаным пляжем, залитым прозрачным солнечным светом.

Был отлив, поморы говорили: «Вода кротка». Мы даже забоялись бросать около моря спасательные жилеты. Саймон поинтересовался у Волкова, когда, собственно, прилив? И на всякий случай посигналил на корабль, чтоб Афка присматривала в бинокль за нашими вещами на берегу.

– Okay! – отозвалась Афка. – I wish you a nice walk!

Странно было осознавать, что у нас под ногами расстилается дно Ледовитого океана.

Я говорю:

– Миш, а вообще, как пьесы пишутся? По какому принципу?

– Пьесы пишутся так, – отвечал Михаил Дурненков, шагая по спутанным ламинариям и лужам, прошитым вдоль и поперек иглами кристаллов, и это все поскрипывало, похрустывало под его сапогами, простыми, резиновыми, без утеплителя, которые Миша по случаю отхватил в Лонгьире.

Вокруг спокойствие, умиротворенность, лоскутные горы, влажные пески…

– Запомни, драматургия, – звучал посреди этой безмятежности одинокий голос Миши, – работает по схеме. Герой боится одного. Хочет другое. А получается абсолютно третье. А ты преграды ему ставишь на пути. И обязательно существует второй план. Например: перегорела в доме лампочка. Герой собрался в магазин. А женщина его не отпускает, задерживает, находит новые и новые предлоги, чтоб он остался. Он: нет, нет, нет (неуверенно)… И наконец: все, я ухожу.

Миша сказал это решительно и безвозвратно. С такими серьезными глазами. Я даже вздрогнула, настолько бесповоротно он произнес эти слова. И тут же – нейтрально: