Гул мира: философия слушания

Как будто воздух, полуденный воздух, роился

метафизическими изменениями, свершающимисяв существовании как и где мы живем.[26]

Нет никаких доказательств аудиального. Его можно наблюдать, но его существование не может быть доказано наблюдением. Оно существует только, если я признанию его, и выражает себя, только если я о нем сообщаю. Оно всегда является продуктом конструктивного описания. Оно не является чем-то, что одновременно можем делать «мы», ибо слышимо только в условиях интимности, когда слова или жесты одного становятся медиумом вслушивания другого, только так можно разделить с кем-то слушание, и это всегда происходит с оттенком благодарного или печального недоверия. Чтобы говорить с вами об аудиальном, я должен вызвать его почти как духа и сделать это таким образом, чтобы вам казалось разумным слушать то, что я слышу или утверждаю, что слышал.

И всё же аудиальное сопровождает нас постоянно, даже когда оно остается неузнанным. Аудиальное – это воспринимаемая потенциальность звука. Оно раскрывается тогда, когда состояние готовности услышать принимает чувственную форму. Не являясь природным фактом, оно возникает словно бы естественно – как причина и следствие наряду со слуховым знанием. Когда ухо обращено к миру, тотчас же возникает аудиальное. Оно дает о себе знать, всегда давало о себе знать через свои следы, рассеянные в записях опыта.

Аудиальное предельно просто, это основа обыкновенного – в том смысле, что потенциальная возможность звука, постоянно присутствующий гул или жужжание акустической оболочки, является необходимым фоном для ведения обычной жизни. Однако наши истинные встречи с ним – необычайны и требуют необычайного. (Глухота не является препятствием для этого колебания. Полностью глухие люди не могут слышать большинство звуков, но это не значит, что у них нет слухового опыта. При меньшем слухе глухие слышат иначе[27]

.) В соответствии с этими наблюдениями другой способ понять аудиальное – это принять его как материальную, позитивную форму невозможности беззвучия в живом ухе. У нас нет опыта подлинного, абсолютного прекращения всех звуков. Мы сталкиваемся с тишиной всего лишь как с отсутствием определенных звуков и акустических структур. Когда мы воображаем абсолютную тишину и опасаемся (или желаем) ее, то она проявляется в форме нашего небытия: печальная смерть в фантазии, сама смерть в реальности. И всё же мы не можем просто слушать аудиальное по собственному желанию. Если вы сидите тихо и одиноко в глубине ночи и прислушиваетесь, то «тишина», которую вы слышите, всё равно нарушится определенным потрескиванием слабого звука. Аудиальное может проявиться в этом звуке только тогда, когда мы слушаем что-то другое или вообще ничего: только под ним, позади, сверху или внутри. Мы слышим аудиальное, так сказать, за нашими спинами. Оно ускользает от нас, заворачивая за любой угол за мгновение до того, как мы это делаем.

Проект слушания – это звучание, аускультация, отслеживание звука, аудиального в музыке, речи, письме, медиа, воображении, теле, личных и социальных отношениях. Это происходит на двух уровнях: описании феномена и установлении его потенциальной социально-этической ценности. Этот проект – своего рода роман, в том смысле, что если оппозиция видимого и высказанного всегда влечет за собой соперничество – слова верифицируются или фальсифицируются видимым, слово объясняет или оправдывает то, что иначе просто может быть показано, то аудиальное чарующе сводит на нет организующую и подчиняющую силу соперника. Оно втягивает слушателя в зону тесной близости, аппроксимации, в которой смысл одновременно определенен и не определен, естественен и более-чем-естественен, – в зону, в которой мы оказываемся вопреки «большей рассудительности» эпистемологического скептицизма оппозиции образа-текста. Аудиальное может быть высказано, но оно постоянно рискует нарушить голос безмолвным, но выразительным звуком, криком, вздохом, заиканием, жужжанием, всхлипыванием, хныканьем, оханьем и так далее, как если бы голос выкристаллизовывался (но ведь так и есть?) из неопределенного и предсуществующего фона. Я могу описать аудиальное, только представляя его мысленно. Но эта работа воображения, как я предполагаю, хотя и не поддается рациональному объяснению, в высшей степени резонна и в каждой точке преломляется самим тоном резонности.