Гумилёв сын Гумилёва

Свою идею гражданской войны между «аристократией и военной демократией» в трагедии о Джамуге Гумилев уточнил и дополнил. В 1941 году, когда Гумилев сочинял в Норильлаге первые варианты своей трагедии (один из них даже сохранился), Сергей Андреевич Козин выпустил перевод «Тайной истории» («Сокровенного сказания»). В руки Гумилева он мог попасть только после ноября 1945 года, когда «Смерть князя Джамуги» была уже сочинена, записана, отправлена и отвергнута Шкловским.

Гумилев превратил источниковедческий анализ «Тайной истории» в увлекательный детектив, который занимает большую часть четвертого раздела «Поисков вымышленного царства» – «Трилистник мышиной норы». Это не только литературный прием, но и метод анализа. Литературу у Гумилева невозможно отделить от науки: «И вот тут нам придется обратиться к самому кропотливому анализу, к разбору психологии действующих лиц трагедии начала XIII в. Тут нужны особые подходы к предмету и методика Шерлока Холмса, патера Брауна и даже Агаты Кристи. Тут мы будем ставить вопросы: как произошло то или иное преступление, кем оно совершено и кому оно было выгодно? Иными словами, из лживых источников мы попытаемся отжать крупицу правды. Хорошо еще, что в наших руках есть ключ ко всем замкам на всех дверях. Это один из участников событий – князь джаджиратов Джамухасэчэн, лучший друг и главный враг Чингисхана. В истории их взаимоотношений, как в фокусе кристалла, отразился тот перелом, после которого появилась на свет, как феникс из пепла, историческая Монголия».

Джамуха и Тэмуджин в детстве побратались и стали Андами (побратимами). Такое родство считалось выше кровного. Они и оставались друзьями даже после того, как Джамуха «силой вещей» оказался во главе врагов Тэмуджина. Из защитника свободы и поборника прав аристократии, каким Джамуха представал в трагедии Гумилева, он превратился в двойного агента. Защищая дело врагов Тэмуджина, он в конце концов довел их до полного разгрома. Оригинальная точка зрения, но она не противоречит фактам. Напротив, версия Гумилева многое объясняет.

И все-таки «Поиски вымышленного царства» – не история монголов, не история несториан, даже не история Чингисхана. Я бы назвал книгу Гумилева не «венцом "Степной трилогии"», а наброском очерков истории Евразии. «Поиски вымышленного царства» больше связаны не с «Хунну» или «Древними тюрками», а с его будущими книгами, прежде всего с бестселлером «Древняя Русь и Великая степь». «Поиски вымышленного царства» – первая попытка создать широкую панораму истории большей части Азии за несколько веков. В центре этой панорамы, разумеется, любимая Монголия, но история «степного византийства» (христиан несторианского исповедания в Центральной Азии) и даже создание монгольской империи здесь – только важные фрагменты.

Гумилев со студенческих лет тяготел к всемирной истории, интересовался не только частными историческими проблемами, но и механизмом самого исторического процесса. Вспомним о несбывшейся мечте Гумилева поработать над одним из томов академической «Всемирной истории». Но такие издания появляются редко. Их создают десятки ученых, каждый получает свой фронт работ в соответствии со специализацией.

А мог ли один-единственный ученый, пользуясь общепринятыми методами работы, охватить историю государств и народов от Иерусалимского королевства до Маньчжурии за несколько веков? «Для того чтобы обычными методами достичь того, что сделано в данной книге, пришлось бы написать минимум четыре монографии, доступные только узкому кругу специалистов, и затратить на это всю жизнь», — писал профессор Руденко.

Поэтому Гумилев прибегает к совершенно другому методу работы. В «Поисках вымышленного царства» Гумилев переходит от общепринятого в исторической науке индуктивного метода к дедукции.

Профессор Руденко оценил дедуктивный метод Гумилева исключительно высоко: «В смысле быстроты получения надежного результата он относится к существующим методам, как алгебра к арифметике. <…> Метод Л.Н.Гумилева позволил избежать такой траты сил, которая привела бы примерно к тому же результату».

Такая оценка возмутила многих историков, от Бориса Рыбакова до Льва Клейна, но критики Гумилева на этот раз ошибаются. Я сам профессиональный историк, мне нравится копаться в тексте, изучать его досконально, вчитываться в подробности, ускользнувшие от внимания предшественников. Но метод Гумилева я признаю, более того, я завидую человеку, который владел им так блистательно, как Лев Гумилев. При работе над такими масштабными вопросами, которые интересовали Гумилева, традиционный, классический историко-филологический метод малоэффективен.