Наверное, Лев не раз вспомнил эти стихи отца, но понял, что расстаться с Натальей он не может, вернее, не хочет. Пришлось смириться с ее характером, что при его гипертрофированном, как и у отца, самолюбии было очень тяжело. Ссоры и взаимные обиды не забылись и через годы.
Из письма Льва Гумилева Наталье Варбанец 21 ноября 1955 года: «А вот насчет обид, тебе причиненных, я, честное слово, не помню… вернусь, разберемся. <…> А твои обиды мне я помню, но хорошее их превышает с лихвой».
Конец 1948-го оказался для Гумилева удачным: защитил диссертацию. Наталья была на защите и видела его успех. Вечером 28 декабря в Фонтанном доме был праздник – на ресторан денег не хватило. Расположились почему-то в комнате Ирины, она же приготовила обед, Наталья Варбанец испекла пирог с капустой, а Лев принес закуски и водку.
Новый 1949 год встречали у Птицы вчетвером: Наталья, Марьяна, Лев Гумилев и Лев Гордон.
Как удивительно переплетаются судьбы людей: еще в первый вечер у Птицы Гумилев обратил внимание на одну фотографию и поинтересовался, кто это. Марьяна объяснила, что это Маргарита Тумповская, ее мама, и поняла: это имя Гумилеву известно. Маргарита Тумповская – поэтесса, переводчица, литературный критик. Николай Гумилев писал ей с фронта письма, посвящал стихи. Для него это было короткое увлечение, для Маргариты, как считала ее дочь, любовь на всю жизнь. Маргарита вышла замуж за Льва Гордона в 1927 году, но тень Николая Гумилева так и стояла между ними. И вот теперь, когда Лев Гордон полюбил Птицу, хотя и безответно, на его пути опять стоял Гумилев, теперь Гумилев-младший.
Угощение, наверное, было скромным, но в обществе двух Львов дамы не скучали. Как и Гумилев, Гордон был замечательным рассказчиком, к тому же острословом, а рассказать ему было что. Никто из сидящих за столом, кроме него, не бывал за границей, а Гордон родился во Франции, провел там детство, в двадцатые годы жил в Англии, Германии, Швеции. Лагерный опыт у него тоже был: сначала польский лагерь для военнопленных, потом Беломорканал. Но в новогодний вечер вспоминали только смешное. Зашла речь о блатных ро́манах, которыми интеллигенты развлекали уголовников. Гумилев снова исполнил свою знаменитую «Историю отпадения Нидерландов от Испании», что всегда пользовалась успехом: «Мадридская малина послала своим наместником герцога Альбу. Альба был тот еще герцог! Когда он прихилял в Нидерланды, голландцам пришла хана. Альба распатронил Лейден, главный голландский шалман. Остатки гезов кантовались в море, а Вильгельм Оранский припух в своей зоне».
В свою очередь Гордон рассказал роман про «Ваську Немешаева, питерского вора»: «Музыка играет, ведут по Невскому Именного Коммунистического с золочеными рогами козла, а позади – Милиция, Юстиция, Прокуратура, Провокатура…»
Лев истории про именного козла раньше не слышал, ему понравилось.
И тут Марьяна неосторожно пошутила, мол, запоминайте, Лева, пригодится. И только услышав его поспешный ответ «Типун вам на язык, Марьяна», поняла, как неуместна шутка. Все замолчали, потом Лев Гордон рассказал что-то смешное, и вечер продолжался. Ночью, вспоминает М.Л. Козырева, «когда мы с Птицей мыли посуду после ухода Львов, она вдруг тихо пропела: “Миледи Смерть, мы просим вас за дверью подождать…”»
Сейчас немногие помнят некогда популярную «Ирландскую застольную» Бетховена: