Гумилев сын Гумилева

Из ночи и морозных вьюг

Кто в дверь стучится к нам?

И отчего немой испуг

На бледных лицах там?

Марьяне не надо было объяснять. Они понимали друг друга. Новогодний вечер показался им пиром во время чумы. По городу шла новая волна арестов. Ленинградцы по ночам просыпались от звука резко затормозившего перед домом автомобиля, прислушивались к шагам по лестнице, пугались резких звонков или стука в дверь. Повседневную жизнь омрачали дурные предчувствия: то крест в комнате Льва без причины упал (гвоздь и дужка оказались целы), то у Натальи разболелись здоровые зубы. Но как ни ждешь беды, она всегда приходит неожиданно. 6 ноября 1949 года Наталья и Марьяна напрасно весь вечер ждали Гумилева. В этот день он был арестован.

Прошел почти год после ареста, пока Гумилеву удалось отправить Наталье письмо. Оно прощальное и очень грустное: из всех женщин <…> была ты всех лучше, милей и прелестней». Он едва скрывает отчаяние: «Мне было бы отрадно получить от тебя весточку, но если не хочешь, не заставляй себя. <…> Из лагеря напишу еще одно письмо и, не получив ответа, больше тебя не потревожу».

Ответа он не получил, хотя очень ждал. Наталья напомнит о себе не скоро. Пройдет долгих пять лет.

Часть VI

Арест 1949

В январе 1949 года Гумилев получил наконец приличную работу, соответствующую статусу кандидата исторических наук.

Директор Музея этнографии народов СССР Л.П. Потапов по протекции Артамонова и Руденко принял Гумилева на должность старшего научного сотрудника. Здесь в сборнике научных трудов и выйдет первая статья Гумилева «Статуэтки воинов из Туюк-Мазара». Еще раньше были опубликованы тезисы его кандидатской диссертации.

В Музее этнографии Гумилев занялся обработкой коллекции, привезенной еще в 1941 году из только что закрытого буддийского монастыря – Агинского дацана.

Громадная коллекция (ее везли в двух вагонах) требовала долгой и кропотливой работы. Николай Васильевич Кюнер поручил ее Гумилеву, которого он оценил еще в 1930-е. Вероятно, выбор оказался не самым удачным, ведь Гумилев до 1949 года ничего не знал о буддийской иконографии. Он впервые столкнулся с буддийской культурой. Знакомство с ней не только побудит Гумилева со временем написать несколько очень любопытных статей, но и повлияет на его мировоззрение. Уже в 1949 году Гумилев начнет статью о тибетской пиктографии, которую он много лет спустя доработает вместе с востоковедом Брониславом Кузнецовым и напечатает в 1972 году в журнале «Декоративное искусство».

Летом Гумилев, как обычно, уехал в археологическую экспедицию, на этот раз к Артамонову, который вновь взялся за раскопки хазарской крепости Саркел. Вскоре после возвращения из экспедиции его арестуют.

Это случилось 6 ноября 1949 года. Гумилев утром ушел на работу в музей, днем зашел домой пообедать и был тут же арестован. На этот раз Гумилев оказался не в «Крестах». Его этапировали в знаменитую московскую тюрьму Лефортово. За что же взяли на этот раз? Любопытно, что сам Гумилев выдвинул три версии.

В своих письмах к Ахматовой из лагеря Лев не сомневается – причиной ареста послужили доносы востоковедов из ИВАНа: «…сидящие в Академии бездарники определенно старались избавиться от меня, хотя бы путем самых фантастических и клеветнических измышлений. Они имели к тому же связи, и всё завертелось. <…> Интригами и клеветой они превратили ученого в уголовника».

Но уже после лагеря Гумилев говорил Михаилу Ардову, что в 1949 году его посадили «за маму». Эту же версию он не раз повторял в интервью рубежа восьмидесятых и девяностых: «Очередные десять лет – теперь уже за мать – провел в карагандинских лагерях».

Наконец, третью версию ареста Гумилев выдвинул в воспоминаниях, надиктованных в 1986 году на магнитофонную пленку: событие, «которому объяснение я не могу найти до сих пор».

Третья версия, в сущности, объясняет «мирное» сосуществование первых двух: Гумилев так до конца и не понял причин своего ареста ни тогда, в 1949-м, ни много лет спустя.

Доносы из ИВАНа были, кто спорит, но не так уж много компромата и было в этих доносах. Прошли те времена, когда молодой, горячий и не всегда трезвый Лев рассказывал студентам-стукачам о дворянах-бомбистах. Гумилев давно перестал мечтать вслух и, кажется, никогда больше не говорил о реставрации монархии. Гумилев в 1949 году был настолько лоялен, что следователь поначалу не мог слепить из доносов хоть сколько-нибудь серьезного обвинения. Более того, сопоставив доносы с показаниями Гумилева, Андрей Кузьмич Бурдин, старший следователь по особо важным делам МГБ СССР, воскликнул: «Ну и нравы у вас там!»