Гумилев сын Гумилева

Как ни странно, даже критики евразийства редко обращают внимание на одно весьма примечательное обстоятельство: любовь евразийцев к тюркам и монголам была заочной и, так сказать, платонической. Русские и польские (тот же Петр Петрович Сувчинский) аристократы, чье детство проходило с немецкими боннами и французскими гувернантками в родовых имениях и богатых особняках, – что знали они о монгольских аймаках и киргизских аилах? Где могли наблюдать трогательное славяно-тюркское единство? Мало кто из них видел в жизни живого монгола или казаха. Их знакомство с евразийскими народами обычно исчерпывалось знакомством с дворником-татарином. Савицкий, возможно, встречал калмыков в Гражданскую войну (в одной статье Савицкого есть на это намек), но ни времени, ни возможности заниматься этнографическими исследованиями у него тогда не было. Годы Гражданской войны Савицкий провел в основном за границей, в Париже, где служил представителем А.И. Деникина. Не зря отец Георгий Флоровский, сам бывший евразиец, обратил внимание на прекраснодушное невежество своих бывших товарищей и посоветовал им изучить хотя бы печальную историю православных миссий в «евразийском» мире, прежде чем судить о евразийском единстве.

Евразийцы, не знавшие толком ни Азии, ни Евразии, между прочим, и не стремились поближе познакомиться с киргизами, монголами и татарами. Даже Николай Трубецкой, больше других хваливший Чингисхана и его преемников, предпочитал жить не в Урге или Кашгаре, а в прекрасной Вене, куда он перебрался уже в 1922 году. Карсавин жил во Франции, потом в Литве.

«Я – большой “обличитель” Запада; смею думать, знаю его, но “не приемлю”», – признавался Савицкий Гумилеву. Латиницу – и ту Савицкий называл «нечестивой», английский язык – «тарабарским языком».

Тем не менее не принимавший Запада Савицкий почти всю жизнь прожил именно на Западе, хотя однажды Петру Николаевичу представилась возможность побывать на просторах Евразии. Много лет он провел в мордовском Дубравлаге. Вскоре после смерти Сталина Савицкий вышел на свободу и вернулся в Прагу. Он много ездил по нелюбимой Европе, но никогда не стремился попасть в любимую Азию. Классическое евразийство могло быть и пражским, и парижским, и венским, и даже эстонским, но только не монгольским, не уйгурским, вообще не азиатским.

Дело евразийцев было обречено и по другой причине. Евразийцы оставались людьми православными, некоторые из них – глубоко верующими. Основу духовной жизни они видели только в православии, но большинство степных народов, столь любезных сердцам евразийцев, исповедовали ислам или буддизм. К этим религиям евразийцы относились пренебрежительно или прямо враждебно. В их глазах догматика ислама была «бедной, плоской и банальной; мораль – грубой и элементарной». К буддизму относились еще хуже: его прямо считали разновидностью язычества. Николай Трубецкой, посвятивший восточным религиям специальную статью, назвал буддизм проповедью «духовного самоубийства», в которой видна «печать сатаны». Индуизм внушал Трубецкому не меньшее отвращение, потому что ведические боги слишком уж смахивали на бесов.

Горячая религиозность, которую недоброжелатель непременно назвал бы фанатизмом, евразийцам немало повредила. Духовным антагонистом православия для них был даже не коммунизм, а католицизм. Противоборство с ним казалось столь важным, что один из первых евразийских сборников «Россия и латинство» был посвящен этой теме. Специально для борьбы с латинством пригласили Льва Карсавина, человека эрудированного и весьма искушенного в богословии, религиозной философии, истории христианства: «Все недостатки Карсавина я очень хорошо знаю. Но знаю и то, что в будущем придется еще страшно бороться с латинством. И в этом отношении он ни с кем не сравним… Я думаю привлечь Карсавина только как спеца…» – писал Сувчинский Трубецкому. Уже к середине двадцатых Карсавин стал душой знаменитого евразийского семинара в Кламаре, пригороде Парижа, где сформировался один из важнейших центров евразийства.

Но и другие евразийцы вносили свою лепту в дело борьбы с фантомом католической опасности. Савицкий сравнивал католицизм с большевизмом, причем не в пользу первого: жертвы большевиков погибают, но спасают душу, католики же ведут человека к духовной гибели, «от Истины полной к извращению Истины, от Церкви Христовой к сообществу, предавшему начала церковные в жертву человеческой гордыне». Сувчинский опасался, что католичество вновь, как в Смутное время, попытается «овладеть русским народом». На каких облаках они жили?