Гумилев сын Гумилева

Гумилев и евразийцы

«Вообще меня называют евразийцем – и я не отказываюсь», – не раз говорил Гумилев. Трудно найти его интервью, где речь не заходила бы о евразийцах и евразийстве. А еще прежде, в интервью газете «Молодежь Якутии», Гумилев заявил прямо: «Я евразиец!»

Самые образованные советские интеллектуалы слышали о евразийстве задолго до перестройки. Лев Аннинский упоминает «неудобоваримые тени» евразийцев еще в письме ко Льву Гумилеву от 25 мая 1977 года. Чивилихин и Кузьмин, ознакомившись со взглядами Гумилева на татаро-монгольское иго, тут же вспомнили о евразийстве.

Себя Гумилев считал «последним евразийцем». Ученики и последователи безоговорочно признали Гумилева классиком евразийства, их сетевой журнал в начале нулевых выходил под неизменным эпиграфом из последнего интервью Гумилева: «Если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство».

В последние годы жизни Гумилев часто говорил и даже писал о евразийцах, но писал как-то странно: «…в теории этногенеза у них отсутствует понятие “пассионарность”. Вообще им очень не хватало естествознания». Возможно, евразийцам и не хватало естествознания, но вот чем-чем, а теорией этногенеза они никогда не занимались.

Его похвалы тоже звучали очень странно. «Это была мощная историческая школа», – сказал Гумилев в интервью журналу «Наш современник». Неясно, заблуждается Гумилев или издевается. Карсавин занимался европейской медиевистикой, Вернадский – историей России. Их взгляды на историю совершенно различались. Какая уж тут историческая школа? Не считать же евразийцами американских учеников Георгия Вернадского?

«Первой прочитанной мною евразийской книгой было историческое исследование Хара-Давана о Чингисхане. Позже я прочел в Публичной библиотеке книгу Толля о скифах», – вспоминал Гумилев. Более чем интересное признание. О «евразийстве» ираниста и птицевода Николая Толля читатель уже знает, разберемся с Хара-Даваном.

Эренжен Хара-Даван родился в калмыцком кочевье в 1883 году, но сумел получить хорошее образование и «выйти в люди». Он учился сначала в Астрахани, а затем – в Петербурге, в Военно-медицинской академии, а диплом получил в Казанском университете. В 1920 году он вместе с остатками белой армии покинул Россию. В истории Хара-Даван остался как основатель первого в Европе буддийского храма (в Белграде) и автор довольно основательного исследования: «Чингис-хан как полководец и его наследие: культурно-исторический очерк Монгольской империи XII–XIV веков» (Белград, 1929).

Книга Хара-Давана импонировала евразийцам, ведь там прославлялся образ монгольского завоевателя, которого Савицкий будет позднее называть «великим и суровым отцом нашим». Влияние монгольской государственности на российскую калмыцкий историк-любитель тоже признавал. Однако сам Хара-Даван к евразийскому движению не принадлежал.

Если не считать Толля и Хара-Давана, Гумилев упоминал только трех настоящих евразийцев: Георгия Вернадского, Петра Савицкого и князя Николая Трубецкого. Имен Сувчинского, Флоровского, Карсавина он никогда не называл. Не найти в трудах Л.Н. Гумилева и ссылок на работы правоведа Николая Алексеева.