Гвардии Зенитчик. Огневая позиция «попаданца»

Наконец, построились и пошли. Из деревни вышли, когда небо на востоке уже начинало светлеть. Я поймал вопросительный взгляд Хватова, огляделся, оценивая обстановку, и отрицательно качнул головой. Впереди около батальона фрицев, позади еще где-то взвод, по бокам двое бдительных охранников. Слишком много лишних глаз и стволов. Тут даже темнота не станет спасением, да и темнота уже весьма относительная, скорее, рассветные сумерки.

Когда мы прошли несколько километров, колонна остановилась, а нас четверых погнали дальше. Конвоировали двое солдат и унтер-офицер. К своим конвойным обязанностям они относились не просто добросовестно, а еще и проявляли служебное рвение, даже попытки перекинуться парой слов пресекали своим лаем, сволочи, а когда я не внял, получил по спине прикладом тяжеленного маузера. Хорошо хоть хребет успел убрать, но теперь каждое движение правой рукой причиняло боль, и я заткнулся.

Километров через пятнадцать, мы оказались на территории какой-то тыловой немецкой части. Здесь посадили в машину, и опель-блитц довез нас до лагеря военнопленных. Высадили перед опутанными колючей проволокой воротами. Одна створка ворот распахнулась, и мы оказались внутри. Здесь конвой передал нас лагерной охране. Нас еще раз обыскали, отобрали все личные вещи, хотя отбирать уже было практически нечего, все найденные при нас бумаги тут же сожгли. Пройдя процедуру регистрации, я уже знал, что мы находимся на территории так называемого дулага — лагеря для временного содержания военнопленных, где происходила первичная сортировка: офицеров, отделяли от солдат и сержантов, больных от здоровых. Впрочем, тяжелораненые и те, кто не мог самостоятельно передвигаться, сюда просто не попадали. Первичный отстрел по этому признаку производился солдатами передовых частей вермахта при взятии в плен и конвоирами во время пеших маршей.

Оказавшись, наконец, на территории лагеря мы осмотрелись и Хватов высказал наше общее мнение.

— Вот это влипли.

Лагерь небольшой, примерно на полтысячи человек. Колючая проволока в два ряда, по углам вышки с прожекторами и пулеметами. В центре бывший скотный двор, превращенный в барак для военнопленных, у ворот П-образное сооружение с обрывками веревок. Охрану несут десятка три местных полицаев и немного немцев. Но и такая охрана для лагеря была избыточна, он был практически пуст. Видимо, немцы очистили лагеря, в ожидании притока пленных после окружения наших войск под Курском. Но с окружением, как и с пленными, вышел у них большой облом и сегодня, вместо сотенных колонн, ворота лагеря пропустили жалкую группу из четырех человек, даже вторую створку открывать было незачем.

Кроме нас по лагерю бродили еще около полусотни обросших, грязных и голодных людей. А над всем этим витала атмосфера страха, безнадеги и человеческих испражнений. Страх был обоюдным, пустота лагеря говорила сама за себя. И пусть сюда еще не доносился грохот фронтовой канонады, но даже тем, кто не имел мозгов, а только глаза и уши, уже было понятно: падение Орла — вопрос двух-трех недель. Полицаи, охранявшие лагерь тряслись, что немцы бросят их здесь, пленные понимали, что если их вовремя не вывезут, то живыми Красной армии тоже не сдадут.

— Что дальше делать будем? — вопросительно уставился на меня ефрейтор.

— Не знаю, — ответил я. — Пока не знаю.

До меня уже дошло, что мы совершили трагическую ошибку: бежать нужно было сразу. Сразу, как только представится хоть малейшая возможность. Или кончать с собой, будущее нам ничего хорошего не сулило. О, этот инстинкт самосохранения! Древний, великий и могучий. Именно он не позволяет ткнуть под челюсть ствол оружия и нажать на спуск, пока есть такая возможность. Или броситься на врагов, схватив за ствол автомат с опустевшим магазином. Есть, конечно, и такие, но большинство выбирает жизнь. А тут еще и разум начинает действовать на мозг: «Неужели твоя жизнь стоит дешевле маузеровского патрона? Подними руки и останешься жив. А потом, как представится возможность, сбежишь. Выйдешь к своим, опять возьмешь оружие в руки и… Это трупы никаких шансов не имеют, а у тебя он есть, есть, есть…».

Большинство думает именно так, или приблизительно так. Кроме тех, конечно, кто сдается в плен осознанно и добровольно. Вот только мало кто представляет, что система конвоирования и охраны военнопленных у немцев хорошо отлажена и вырваться из ее лап удается немногим. И чем дольше ты находишься в плену, тем меньше шансов обрести свободу. А если вывезут в Германию, то бежать оттуда практически невозможно. Голодом, холодом, побоями и издевательствами доведут до скотского состояния, когда ни о чем кроме наполнения своего брюха и думать не сможешь. Сохранить в таких условиях человеческое достоинство трудно, очень трудно. Вздрогнул, как представил что нас ждет.

— Ладно, пошли в барак, осмотримся.

В бараке нам навстречу шагнул грязный небритый тип одетый, несмотря на теплую июльскую погоду, в длинную не по росту шинель.

— Вы где в плен попали, товарищи? Как на фронте дела?

Видимо, опознал в нас новичков, недавно попавших в плен.