Hassliebe. Афериsт (СИ)

— Нет, надо! — почти истерично тряхнула она головой. — Надо! Хоть кто-то должен знать… Назвал меня шлюхой и сказал, чтобы я больше никогда не попадалась ему на глаза. Я думала, у меня случится выкидыш, но я выдержала. Мне было страшно идти к маме с этой новостью, и я сказала, что подала документы в университет в другом городе и уехала. Какое-то время жила в общаге, работая все время после занятий. Училась плохо, потому что на сон у меня было четыре часа, а все сверхурочное время я бегала по разным местам, чтобы заработать. Меня не отчисляли только потому, что у меня была золотая медаль и я типа подавала надежды, но я знала, что долго я не продержусь. В какой-то момент в общежитии стали сокращать места, в комнату должны были подсадить еще людей, и я поняла, что не выдержу. Тогда я нашла съемную комнату у одной бабушки, которая позволяла мне не спать ночами, занимаясь, кормила бесплатно и не очень много брала за съем. Близилось время родов, и меня попросили покинуть университет, так как боялись, что я могу родить прямо в кабинете. После рождения сына жизнь стала еще хуже — теперь у меня почти не было времени на сон. Я работала онлайн, говорила по телефону, могла позволить себе отлучиться максимум на полчаса, не больше, еще и он постоянно болел, а денег было мало… Я похудела, стала такой бледной, что люди на улицах пугались. Потом эта бабушка, у которой я снимала, предложила сидеть с Генри, чтобы я могла ходить на нормальную работу. Это был выход, но только на время… Я работала везде, где меня брали, и то хватало только на ребенка, на еду ему, одежду, лекарства… Потом я пошла в бар, где танцевала вечерами за деньги. Интим стоил дороже, но я не могла опуститься настолько низко. Мама звонила, узнавала, как я, и я врала, что все хорошо, мы живем втроем, любим, счастливы и всякое такое. Было мерзко врать, но я не могла позволить себе брать у нее деньги, потому что она и сама не очень хорошо жила. А потом бабушка та умерла, указав в завещании, что я могу жить в комнате столько, сколько я захочу, отправляя лишь половину суммы на счет ее сына. Это была помощь, но все становилось лишь хуже и хуже. В итоге я дошла до такой стадии, что была готова даже на интим, была готова наплевать на себя, лишь бы с Генри все было хорошо. Но в один из вечеров в нашем баре произошла облава в плане наркотиков, весь зал был забит полицией. И в какой-то момент один из оперов стал зажимать в углу нашу танцовщицу, которая и так была почти голая, а он ее вообще хотел раздеть. Я налетела на него, стала орать что-то из УК, так как с детства обожала его читать. И в этот момент вошел Август и попросил меня все повторить, что я, собственно, и сделала. И тогда он предложил мне пойти работать в полицию. Я не думала ни секунды, потому что это уж точно лучше, чем быть проституткой. Я работала в архиве сначала, но там и месяца не провела — меня повысили, потому что я везде лезла, но, как говорил Бут, по делу. Я поднималась по карьерной лестнице, потом появились Грэм, Дэвид, Нил, и жизнь стала нормальной, приобрела краски, а Август… Он мне как отец, поэтому я очень боюсь, как бы с ним ничего не произошло.

— Но почему ты никому не рассказала?..

— Так… так спокойнее.

Джонс, шумно выдохнув, вскочил со скамейки и, запустив руки в волосы, зажмурился, тяжело дыша через приоткрытые губы. Эмма смотрела ему в спину, не мигая, вонзив ногти в мякоть руки. Наконец мужчина повернулся и, подойдя к ней, сжал ее плечи, пристально глядя ей в глаза.

— И как мне теперь жить с этой информацией, Свон? Как переварить все это? Потому что за все это время в моей голове создался один образ, а сейчас… А сейчас ты вообще все разбила к чертям. Лишилась девственности несовершеннолетней, была подвержена насилию, тебя послал мудила, который, млять, вовремя не совладал с собой, ты уехала в другой город, работала, как проклятая, едва ли не торговала собой… И как после этого смотреть на тебя?

— Только не с жалостью, я тебя умоляю, — прошептала она, глядя ему в глаза, и сглотнула, — я все выдержу, но только не жалость.

— Глупышка… — прошептал он и, сев с ней рядом, крепко обнял, прижавшись губами к ее виску. — Слушай, а что тот… как бы помягче… ублюдок? Что? Это самое вежливое определение, что я смог подобрать.

— Я искала его, не особо понимаю зачем, но искала. Полтора года назад он умер от передозировки, наркотики. У него осталась еще одна такая идиотка, какой была я, тоже с ребенком, только там его, видимо, родители запрягли, потому что он женился. Я приехала к ней и словно в прошлом оказалась — она измотанная, уставшая, серая, с ребенком на руках. Я ей периодически деньги отправляю, потому что знаю, каково это.

— А что говоришь Генри?

— А что я могу сказать? Прости, твой папа полный кретин, никогда тебя не хотел и я хочу его кастрировать и заставить съесть то, что отрежу? — она фыркнула. — Остается говорить то же, что говорят все женщины в таких ситуациях — папа уехал и пропал, но он вернется.

— Но ведь когда-нибудь…