...И далее везде

«НА ЭКЗАМЕНАХ

Наше плавание проходит без особых событий и приключений. Это и хорошо, так и требуется. Завод построил самый большой и самый мощный ледокол в мире, с тремя главными паровыми машинами, с десятком подсобных, с девятью котлами, со множеством современных навигационных приборов, как гирокомпас, с первоклассным палубным устройством, вроде электрических лебедок и стрел, с площадкой для самолетов. И вот все это сложное хозяйство нужно спокойно проверить, прощупать, выстукать, строго и придирчиво проэкзаменовать. Я еще не упомянул типографию, но печатный станок пока в ней не установлен. Могу только сказать, что полоса корабельной газеты будет такого же размера, как вот эта страница «Ленинских искр», на которой печатается моя корреспонденция.

Ледокол пойдет в далекий район Арктики, в тяжелые льды, туда, где зимует и не может вырваться из ледяного плена караван судов. Вся надежда на флагмана арктического флота. Строители и моряки говорят: «Справится, прорвется, выведет».

Мы ходим от Кронштадта к острову Гогланду, возвращаемся в Кронштадт и снова идем на Гогланд, кружимся, резко разворачиваемся, меняем скорости, становимся бортом (моряки говорят — лагом) к волне, креним судно, заставляем его выкладывать все свои способности. Если б корабль шел одним, строго определенным курсом, то мы бы уже давно стояли где-нибудь в Мурманске или в Лондоне.

Ледоколу достается: завод сдает его, правительственная комиссия принимает, инспекторы Регистра наблюдают за сдачей, команда осваивает корабль. Все ощущают чрезвычайную ответственность и в то же время не могут не торопиться: ледокол ждут не в общем плане, а по конкретному поводу — там, в высоких широтах, где каждый день промедления способен обернуться годом. Но торопливость не оправдает ни единого промаха, недогляда в приемке.

На днях испытывали якорное устройство. Якоря по многу раз отдавали на дно: сначала левый, потом правый и наконец оба вместе. У брашпиля стоял, управлял им сам капитан Воронин. Этот человек все делает добротно, никакая спешка не заставит его совершать поспешные действия. Невнимательность, небрежность вызывает в нем, обычно спокойном, уравновешенном, ярость. И тогда берегись: соленое воронинское словцо никого не пощадит, для него не существует табели о рангах. Капитан уже облазил весь корабль, буквально прощупал, простучал его от форштевня до ахтерштевня, ничего не записывал, но запомнил все, каждую недоделку, будь то неудачно сработанный козырек на ходовом мостике или неуклюже подвешенная лампа в матросской каюте. И пока не устранят эти недоделки, не успокоится. Сдатчики не могут рассчитывать на какое-либо снисхождение с его стороны. И все же, я заметил, они не враждуют с ним, как это бывает на таких испытаниях. Они покорно выполняют его требования, и не потому, что это прославленный Воронин, а потому, что его замечания сверхсправедливы и опровергать их бессмысленно.

У хорошего капитана — хорошая команда. Она подбиралась в основном по двум каналам: из ледокольщиков, людей, уже хлебнувших Арктики, и демобилизованных балтийских моряков, кронштадтцев. Я слышал, что последних Воронин принимал особо придирчиво. Но, убедившись, что отсутствие арктического опыта у них с лихвой компенсируется отличным знанием корабельной техники, высокой дисциплиной, попросил присылать ему побольше «ребят с Балтики». Да, втайне от Воронина формировался духовой оркестр: в отделе кадров разузнавали у вербующихся в экипаж, не играют ли они на каком-нибудь из инструментов. Таких больше всего оказалось среди кочегаров — «духов», как их кличут на флоте. Так что оркестр вдвойне духовой — и по инструментам, и по людскому составу. Кочегарами оркестранты показали себя на ходовых испытаниях отменными. Похоже, и оркестр будет неплохой, судя по сыгровкам, которые проводятся в кубрике. На одну из них привлеченный музыкальными пассажами, донесшимися до его каюты, заглянул Воронин. Говорят, постоял-постоял, ничего не сказал, лишь усы свои знаменитые разгладил, а это первый признак одобрения услышанного или увиденного.

Итак, команда — по капитану. Весь экипаж работает, или, как принято говорить на флоте, молотит на совесть, не жалея сил. Хотите, познакомлю с некоторыми?

В кочегарке старшина-орденоносец Ваня Корольков шурует в топке за четверых, преследуя, по его словам, и личную цель: «Пузо надо сбросить, а то, понимаешь, растет безобразно на флотских харчах».

На палубе боцман Потемкин, работяга и весельчак, орудует со стрелами, моет, извиняюсь, драит надстройки, спускает на воду шлюпки — его высокая, сутулая фигура мелькает то тут, то там, по-моему, круглосуточно. Я повидал боцманов, но такого вежливого, литературно выражающегося боцмана встречаю впервые.

А радисты? На подбор! Старшим у них Александр Михайлович Мишкин, похожий на мистера Пиквика, такой же кругленький и добродушный. Про него говорят, что он, как только народился на свет божий, сразу застучал на ключе. Это недалеко от истины, «стучит» он двадцать четвертый год, на три года больше, чем живет на том же божьем свете его «правая рука» Толя Зорин. В свои 20 лет этот юноша много успел: достиг высшей квалификации радиста, побывал в рейсе «Ермака» за папанинцами, лично Ворониным приглашен в экипаж флагмана. (После арктического похода на флагмане Зорин был мобилизован в армию, и судьбы его я не знаю. Среди фотографий, сохраненных моей мамой, есть и наша с Толиком, с Сашей Шатуровым, третьим механиком. Снимались, вернувшись из плавания, в Ленинграде «7 ноября 1938 года», как значится на обороте. Шли втроем праздничным вечером в толпе по иллюминованному Невскому. Увидели на углу Садовой, называвшейся улицей 3-го июля, вывеску «Фотоателье К. Буллы». Вошли в раскрытую, несмотря на праздник, дверь, поднялись на второй этаж. Бородатый фотограф, радушно встретивший морячков, да еще со «Сталина», зафиксировал нас, укрывшись под черным балахоном, через допотопный громоздкий, установленный на треногу аппарат. Тот самый, с которым он 21 год назад, 3 июля 1917 года, услышав выстрелы, вышел на балкон и, вот так же укрывшись под черным мешком, сделал снимок, оказавшийся историческим на века, знакомый теперь миллионам с младенчества: расстрел казаками демонстрации возле Публичной библиотеки, как раз напротив «Фотоателье К. Буллы»… — А. С.)

С таким капитаном, — заканчивалась моя корреспонденция, — с такими матросами, кочегарами, радистами флагман арктического флота, созданный рабочими завода имени Серго Орджоникидзе, — «справится, прорвется, выведет»! Мы в этом уверены».