...И далее везде

Ледокол возвратился в порт приписки, в Мурманск, на шестьдесят третьи сутки плавания. Если б не проводки караванов, не заходы на Диксон, в Тикси, на полярные станции, куда мы завозили продукты, оборудование, могли бы, наверно, совершить еще такой же поход в оба конца. Но, как уже сказано, не для рекордов ходили — для дела. В Баренцевом море нас встретили и взяли под эскорт три миноносца: началась вторая мировая война, в северных водах зашастали подводные лодки. И хотя мы шли под флагом еще не вступившей в войну державы, охрана была нелишней. На рейд мы вошли к ночи, и проход к причалу оказался сложным, пришлось лавировать среди множества невесть откуда взявшихся судов, которые до отказа забили бухту. Утром мы их рассмотрели: и «торгаши» и «пассажиры», лихтера и танкеры, прогулочные яхты и промысловые боты разных стран, в том числе и уже воюющих между собой. Нейтральный порт разрешил им временно укрыться от войны, застигшей их врасплох в море. Среди этой «армады» левиафаном высился самый знаменитый в то время огромный немецкий лайнер «Бремен». На пути из Америки его перехватили английские сторожевики и повели под конвоем, как «трофей», к себе в гавань. Воспользовавшись густым туманом и своей скоростью, «Бремен» ускользнул из-под стражи и долго еще скитался в океане, скрываясь от англичан, которые все же выследили его и потопили.

11

Все это время, больше года, с прошлой осени, когда мы вернулись из высоких широт, не дойдя до цели каких-то 60 миль, за флагманом как бы числился долг — спасение дрейфующего «Седова», вывод его изо льдов, которые уносили судно с экипажем из 15 человек сперва все севернее и севернее, а затем, немного смилостивившись, стали отпускать чуть к югу и одновременно на запад, пока не вынесли в Гренландское море. Знаю, что во время нашего сквозного плавания Папанин и Белоусов не раз вызывали по радио молодого капитана «Седова» Бадигина, который совсем еще недавно был у Белоусова третьим помощником на «Красине», расспрашивали, как складывается дрейф. И в последний разговор с борта Михаил Прокофьевич, вообще-то не любивший «авансов», всяких обещаний, сказал Бадигину: «Постараемся, Костя, скоро выручить…»

И вот идем на выручку.

Из рейсового донесения:

«…по выходе из Кольского залива в море сразу же встретил крупную зыбь от вест-норд-веста при ветре вест 6 баллов.

Ледокол в полной осадке начал принимать на себя волну и испытывать качку… Крен 45°, зыбь бьет на палубу.

В 16.04 ударом большой волны по катеру № 6, левый борт, разбиты кильблоки, и катер мгновенно ушел за борт.

…Ветер усилился до 11 баллов, снежная пурга, видимости нет.

Продолжаю идти по ветру, под одной средней машиной, обследуя состояние палубных грузов и производя дополнительные, часто тщетные крепления. Волна разбивает на месте закрепленные бочки. Непрерывно работает палубная команда… Срезало фальшборт на носу но правому борту, сорвало трап и погнуло релинги.

…Скорость 8 миль за вахту, и при таком ходе волна все же идет на палубу, и вода замерзает.

…От широты 73°24′, долготы 14°45′ восточной начал встречать отдельно плавающие старые льдины, иногда поясины молодого льда.

Из-за полной тьмы пришлось еще уменьшить ход.

…Вода интенсивно замерзает на палубе. Ледокол принял причудливую форму. На носовой части краны и брашпили слились в одну льдину. На носу, за волноломом, сплошной лед закрыл якорные канаты, клюзы. Фронтальная часть мостиков покрыта полуметровым слоем льда. Все шлюпки, их тали, все палубные устройства — ледяная глыба. Несем на себе 400 тонн ледовой коры…»

А у меня от той свирепой качки маленький смешной случай в памяти.