И это называется будни

Однако доверия как специалист Флоренцев рабочим не внушал. Они видели, что этот человек, в общем, несмотря на молодость, опытный и хваткий, не смог наладить продувку, хотя цех работал третий месяц. И не удивительно, что заявление Флоренцева о необходимости видоизменить фурму было встречено прохладно. Какими же параметрами варьировать, если она так проста? Обычная водоохлаждаемая труба, выходное отверстие которой несколько расширено, — так называемое «Сопло Лаваля». Вдобавок имя знаменитого ученого действовало гипнотически, никто и подумать не смел, что можно корректировать его расчеты.

Первым на корифея науки замахнулся Серафим Гаврилович Рудаев, и замахнулся потому, что о заслугах Лаваля аж ничегошеньки не знал. Кроме того, он окончательно уверовал в свою всесведущность. Если уж с аглофабрикой он разобрался, производством ему чуждым, — и видел-то ее изнутри первый раз, — то тут у него все козыри в руках. Пришла пора и здесь вмешаться в ход событий.

— Товарищ главный сталеплавильщик, — обратился Серафим Гаврилович к старшему сыну совершенно официально, соблюдая дистанцию положения, — а почему мы должны господину Лавалю в зубы смотреть? Мне кажется, что из одной дыры больно уж тяжелая струя кислорода хлещет. Бьет, как палка. К примеру, когда я из шланга огород поливаю, ровная струя захватывает небольшую поверхность да еще ямы роет. Приходится зажимать конец шланга и — веером, веером. Чтоб вода распылялась. А ежели нам и здесь попробовать фурму не с одной дырой, а со многими? Тогда кислород по всей поверхности будет распыляться равномерно. Между прочим, Америку я не открываю. В старых конверторах, где металл продували через дно, в фурме много отверстий делали.

Борис про себя усмехнулся — тоже мне выискался специалист по фурмам. Старый процесс был так несовершенен, что казалось диким даже отталкиваться от него. Прежние фурмы — круглый огнеупорный кирпич с отверстиями — вставлялись в дно конвертора и не охлаждались.

А Серафим Гаврилович упрямо гнул свое:

— В донной фурме сколько отверстий? Одиннадцать? Давайте и мы одиннадцать.

— Не осилим такую, — категорически заявил механик цеха. — Это только специальный завод может. И то если заказать удастся, раньше, чем через год, не ждите. Будут утверждать, потом утрясать…

Но Серафим Гаврилович завелся не на шутку.

— Год! — проскрипел он. — Тут каждый день грозит людям бедой. А какую фурму сумеем сами? Так, чтоб в цехе. Без проволо́чек.

Самоуверенность Серафима Гавриловича покоробила Флоренцева, он поглядывал на новоявленного конверторщика с явным неудовольствием и наконец сказал, старательно пряча раздражение, но так и не спрятав его:

— Вы бы помолчали с вашим знанием конверторного процесса.

— Помолчал бы, товарищ начальник, — не замедлил с ответом Серафим Гаврилович, — если б у вас дело шло. Да не идет. Приходится этот корабль тащить волоком. — И обратил вздох в шутливое: — Э-эх…

У Флоренцева пошел пятнами румянец, глаза стали острыми и злыми. Воззрившись на главного сталеплавильщика, он проговорил требовательно:

— Уняли бы вы своего папеньку.

Однако Рудаев тоже не промах.

— Вы его приняли в цех без моего согласия — вот и управляйтесь. Кстати, у меня родственные отношения за ворота завода не переходят. А если говорить по совести, то унимать его не за что. Его резкость была вызвана вашей грубостью.

Из отповеди Рудаева Флоренцев опять-таки кое-что усвоил, а именно: главный сталеплавильщик далеко не Иисус Христос, он не подставляет левую щеку, если ударить по правой, ну, а кроме того, не оказывая покровительства своим родственникам, не позволяет и набрасываться на них зря.

Смятому Флоренцеву, смятому не столько доводами, сколько экспрессией, с какой Рудаев отчитал его, пришлось отмолчаться.

Из неловкого положения ему помог выйти Сенин.

— Ваша фурма будет выглядеть так, Серафим Гаврилович, — сказал он. Быстро набросав эскиз фурмы, покрутил его перед собственным носом туда-сюда, потом заштриховал, сделав эскиз как бы объемным, показал Серафиму Гавриловичу и передал Юрию. — Что изречешь, механик-танкист?

— Точно живая, — вынес заключение Юрий. В эту минуту он испытывал зависть к Сенину. Рабочий как рабочий, а инженерная смекалка чувствуется. И так захотелось ему дотянуться до Сенина, стать вровень с ним. И не потому, что физический труд был ему в тягость. С каждым днем его все больше привлекала работа дистрибуторщика. Там, чтоб не крутить мозгами, не получится. Это то место, где рабочие мозги стоят дороже рабочих рук.

Отобрав у Юрия эскиз, Борис рассмотрел его, положил на стол, черкнул крест-накрест фломастером.

— А кое в чем Серафим Гаврилович все же прав, — резюмировал он. — С количеством отверстий явно переборщил, но сама по себе мысль верна. Одиннадцать струй будут слишком расслабленными. — Поднял глаза на механика. — Три отверстия сделаем?

— Сделаем.

— Четыре?

— С трудом.

— Пять?

— Не ручаюсь.

— Делайте три, четыре и пять. Испытаем — этот туман прояснится.

— От пятидырчатой увольте, — запросился механик. — Орешек не по зубам.