И это называется будни

— Я не доверяю этой схеме и не вижу смысла ее восстанавливать — мы с ней досыта намучились, — упрямился Шевляков.

— А я вижу. Даже эта схема работает точнее и грамотнее, чем человек. — Збандут говорил размеренно, вольно или невольно давая понять, что раздражение в нем накипает. — Советую привести ее в порядок. Договорились?

— Договорились, — неохотно согласился Шевляков.

И снова Збандут задержал взгляд на его широком лице, пытаясь определить, принял строптивый инженер совет как приказ или славировал, чтобы отделаться от докучившего ему разговора.

Уставился на него и Гребенщиков. Он давно с Шевляковым в контрах — с тех пор, как пришел в мартеновский цех. Шевляков всегда был несговорчив, хитро отбивался от всех претензий мартеновцев да еще язвил в их адрес. Можно как следует насолить ему, если ослушается.

Шевляков так и ушел, не прояснив своих истинных намерений.

Оставшись со Збандутом один на один, Гребенщиков вскочил с кресла и, закинув за спину руки, некоторое время молча ходил по кабинету.

— Разговаривал я вчера с учеными мужами по поводу теоретически точного расчета конверторных фурм, — заговорил он, когда молчание неприлично затянулось.

— Ничего утешительного?

— Они, конечно, не отказываются. Как вообще ни от чего не отказываются. Заключают договора на любое исследование, лишь бы высосать денежки. По принципу Насреддина, который обещал научить осла говорить, полагаясь на то, что за это время кто-то умрет — либо осел, либо одна из договаривающихся сторон. Придется подбирать размеры эмпирическим путем. Тыкаться вслепую, как Эдисон.

— Эдисон тыкался, но все же натыкался. Плохо искал — хорошо находил.

— К сожалению, у нас функции Эдисона выполняет Рудаев.

Збандуту не понравилась интонация, с какой это было сказано, — не упустил-таки случая лягнуть своего недруга, не понравился и более чем удовлетворенный вид Гребенщикова.

— Но у нас есть не только Рудаев. Есть еще и Гребенщиков. — Порядочно накаленный, Збандут прошелся по диагонали кабинета и снова уселся за стол.

— Я собой все дыры заткнуть не могу, — попытался отвести от себя упрек Гребенщиков.

— Я тебя об этом и не просил. Ты сам вызвался. И уж ежели образовалась пробоина да еще в цехе, который тебе всех ближе, изволь поднатужиться. — Движением руки Збандут попросил Гребенщикова придвинуть ему графин с водой. Налил полный стакан, выпил. — Тебе нравится демонстрировать свое превосходство над Рудаевым. Но чем демонстрировать, лучше докажи его. Фурма сейчас тот коварный узел, который тормозит освоение.

— От подсказок бывает толк, когда их хватают на лету. А когда приходится вдалбливать…

Збандут склонил голову на одну сторону, потом на другую, будто выбирал точку, с которой ему было удобнее рассмотреть Гребенщикова. Чаще всего такое движение получалось у него непроизвольно, но иногда он использовал эту свою особенность сознательно, чтобы без слов выразить удивление, протест, а то и порицание.

— Ничего не поделаешь, такова наша роль, — сказал с некоторым опозданием. — Сколько я тебе твердил: не переноси личные отношения на производственные. А результат? Как был несправедлив к Рудаеву, так и остался. Его цехам ты оказываешь минимум внимания. Злопамятность, Андрей, плохой советчик на таких постах, как наши.

— Я решительно ничего не имею против него, — выговорил Гребенщиков не столько голосом, сколько губами.

— Но имел в прошлом.

— Это твое воображение.

Збандут терпеть не мог пустых препирательств и решил закончить спор одним ударом.

— К сожалению, это факт. Тебе трудно простить ему свои поражения. Ты отвергал продувку — он с успехом применил ее, ты не увидел недостатков проекта конверторного цеха или смирился с ними — не знаю, что хуже, — он увидел и не смирился.

— И в том, и в другом случае мною руководили понятные тебе дипломатические соображения.

— А он без дипломатии. Согласись, много смелости и мужества нужно было иметь в запасе, чтобы в его шатком положении действовать так решительно.

— Ну и назначил бы его главным инженером! — вскипел Гребенщиков, не найдя никаких подходящих аргументов для возражения.

Збандут снова склонил голову, оживившись, желчно сказал:

— А знаешь, это не исключено. В перспективе, разумеется. Пусть немного поднатореет. Ему не хватает твоего универсализма, зато у него есть достоинства, которых нет у тебя. Когда ты оказался под его началом…

Гребенщиков не стал дослушивать мораль, поднялся и вышел. Он не утешал себя мыслью, что поступает как надо, но учел, что бестактность обойдется ему дешевле, чем грубость, которая неудержимо рвалась с языка.

Его выходку Збандут так и расценил и все же рассердился. Подумаешь, персона грата! Даже замечания не сделай!

Потоптался по кабинету, остыл, позвонил Рудаеву. Выслушав, как идут дела в конверторном цехе, сказал с мрачным юмором:

— Борис Серафимович, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Рассчитывайте только на себя.

ГЛАВА 19